– Знаешь, малыш, быть супергероем – это далеко не самое лучшее.
– А я хочу б-б-быть к-как ты, когда вырасту.
– Нет, малыш, ты этого не хочешь, поверь мне.
– Н-нет, х-хочу. Т-ты самый храбрый человек в м-м-м-ире. Т-т-ты з-з-застрелил эту плохую леди и т-ты н-н-напугал х-хулиганов, и т-т-ты м-м-можешь победить любого п-п-плохого...
– Послушай меня, малыш. Послушай. Убить человека – это ерунда. Ничего в этом нет, кроме того, что кто-то стал мертвым. Все дело в том, кого ты убиваешь и зачем убиваешь. К тому же это не способ прожить жизнь.
Джо крепко стиснул руль и проглотил кислый комок, застрявший в горле. Не способ прожить жизнь. Не это ли говорила ему мать в последние свои часы, лежа на смертном одре в нищем бунгало на Ларчмонт-стрит? Тогда Джо посчитал, что это старческое слабоумие. Церковная промывка мозгов. Отупение от горечи всей жизни.
Эти воспоминания были как вкус пепла на языке.
Ее комната...
Старая, изъеденная древоточцем мебель французского колониального стиля, пожелтевшие от времени кружева, свисающие с крючков платяного шкафа, кислый сырный запах ментоловых капель и бараньего жаркого, и самое главное – иконы. Куда ни повернись – на стенах, в углах – повсюду лики Христа, Богоматерь, Тайная Вечеря. Распятия черного дерева, изречения из Священного Писания, выжженные на дереве и покрытые лаком. Кэтрин Флад к своему закату стала нелюдимой и религиозной старой каргой. В последние недели тело ее пожирал рак, ум покидал ее, как уходит вода во время отлива, и она отказалась ложиться в больницу.
Последний раз, когда Джо видел ее живой, она сидела на кровати, прислонившись к подушкам, на морщинистом лице была свежая косметика, ресницы слипались от туши, губы накрашены иссиня-алой помадой.
– Что случилось, Джо? – спросила Кэтрин, и рука ее вздрогнула в воздухе – раненая птица, пытающаяся взлететь.
Джо подошел ближе к кровати, настолько близко, что услышал запах кольдкрема и духов.
– Мама, послушай. – Он сделал глубокий вдох и посмотрел матери прямо в глаза. – Я никогда не говорил тебе, чем зарабатываю на жизнь.
– Ты занимаешься строительством.
– Не совсем так, мама.
– Ты мне говорил, что работаешь в строительстве, с большими кранами, которые строят, и ты строишь, все время строишь. – Кэтрин дрожала, но старалась прямо держать голову. – Что ты хочешь сказать, Джо? Что мой сын не занимается строительством?
– Я не занимаюсь строительством, мама. – Джо, глядя на мать, тяжело вздохнул. – Что я делаю, это убиваю людей. Плохих людей. Я избавляю их от их собственного ничтожества.
Кэтрин вытаращилась на сына, губы ее сжались, она не могла понять. Джо начал объяснять, говорить о Вьетнаме и о «мяче в лунке», и помощи человечеству, когда стирает с лица земли эту заразу.
– Не может быть.
Этот ответ прозвучал неожиданно ровным и ледяным голосом, будто говорил неисправный робот. И если бы не поворачивалась голова матери из стороны в сторону жестом отрицания, Джо мог бы поклясться, что она мертва.