Юлька храбро села на диванчик, расстегнула сумочку и вытащила из нее блокнот и диктофон. Действия эти были абсолютной декорацией, так как статью она писать не собиралась. Однако именно ее резкие отрывистые движения словно встряхнули атмосферу этого скорбного жилища. Я пересек комнату и сел в кресло напротив. Открывшая нам женщина села рядом, нервно комкая какую-то серую тряпку. Пожилая дама смотрела нас поверх очков с откровенным недоверием, а стоявшая в дверях женщина равнодушно, без крупицы интереса во взоре.
– Надежда Михайловна, – отчетливо выговаривая каждую букву, обратилась Юлька к сидевшей рядом женщине, – наша газета решила начать собственной расследование…
– Нет, нет, – перебила ее женщина. – Я Ангелина. А Надя… Вот…
Она ткнула пальцем в стоявшую в дверях женщину. Мы с Юлькой переглянулись, а Надежда хмуро кивнула и, поколебавшись, сделала шаг в нашу сторону.
– Пойдемте, я покажу вам его комнату, – глухо сказала она. – Геля, поставь чайник, пожалуйста. Идемте, – махнула она нам рукой и, повернувшись, вошла в ту комнату, из которой показалась незадолго до этого.
Мы последовали за ней. Я чуть заметно пожал плечами, а Юлька, тяжело вздохнула. Разговор предстоял не из легких. С родителями погибших детей всегда тяжело говорить. Особенно, если они были так убиты. Не знаю, что чувствовала Юлька, но я лично всей кожей ощущал растущее с каждой минутой напряжение. Искорки в пять тысяч вольт исходили от Надежды, словно брызги с шерсти отряхивающегося пса, только вот цвет у них был черный, цвета безнадеги и отчаяния.
Комната погибшего Евгения Соколова ничем не отличалась от комнаты любого молодого парня. Разве что колеровка обоев была персикового цвета, не слишком подходящего для парня. Комната из-за этого походила на внутренности коробки от шоколадных конфет и выглядела пошловатой. У стены письменный стол с плоским блином монитора и серыми колонками. На столе мышь и синий коврик, рядом вертящееся кресло. Слева диванчик с вытертой спинкой с рядом ярких подушек и большим лохматым плюшевым медведем белого цвета. На стенах пара плакатов – Мумий Тролль и Кипелов. На книжной полке собрание сочинений Лукьяненко и Перумова, а рядом в рамке фото. На нем была вся семья: Женя в окружении трех женщин. Он прижимался к матери и улыбался с невероятной ехидцей.
– Надежда Михайловна, – вымолвил я, усевшись на диванчик, – мы ведь почти ничего про Женю не знаем. Расскажите нам о нем.
– Зачем? – хмуро и почти враждебно ответила Надежда, грузно плюхнувшись в вертящееся кресло.
– Видите ли, – бросив на меня быстрый взгляд, торопливо выпалила Юлька, – мы затеяли собственное расследование…
– Я это уже слышала, – почти грубо ответила женщина, скрестив на груди руки. – Никому это не нужно, ни милиции, ни вам. Вам бы только статью написать… А на Женечку вам наплевать!
– Вы напрасно так думаете, – мягко возразил я. – Дело отнюдь не в публикации. Милиция действительно не чешется. Но у нас есть кое-какие подозрения и мы должны их проверить.
Женщина нахмурилась, а Юлька настороженно округлила глаза.
– Какие подозрения? – осведомилась Надежда. Юлька обреченно вздохнула и махнула рукой. Надежда перевела взгляд с меня на нее.
– Вы что-то знаете про убийцу? – внезапно захрипевшим голосом произнесла женщина. Я сдвинулся на самый краешек дивана и проникновенно начал, сложив руки на коленях, словно примерный ученик.
– Видите ли, Надежда Михайловна, в нашей области, если вы не в курсе, произошло несколько убийств. Проводя исследования, мы обнаружили, что это серийные убийства. В числе жертв оказался ваш сын.
– Милиция не знает, как связать погибших людей, – вмешалась Юлька. – На первый взгляд между ними не было никакой связи. Но у нас есть свежие мысли на этот счет. И поэтому нам нужна ваша помощь. Расскажите нам о Жене.
Глаза Надежды вдруг изменились. Наледь из серого инея ушла, уступив место горючим слезам, проторившим дорожку в этом мертвом море. Женщина часто заморгала, а потом, смахнув слезы ладонью, кивнула.
– Вы лучше сами спросите, что вам нужно. Я про Женечку могу все время говорить, мама с сестрой даже ругаются, что у меня все мысли о нем. Только я ничего не могу поделать. Он же один у меня… у нас.
– А кто отец Жени? – спросила Юля.