Его лицо внезапно изменилось – как будто сквозь кожу, плавившуюся как воск на огне, проступили другие черты. И что-то было такое в этих чертах – в глазах, горевших как угли, что хотелось бежать без оглядки.
Прочь…
Но никто не мог пошевелиться, сделать и шага. Ника хрипела. Но две других сестры-Парки не могли сделать и шага… Они узнали ЕГО.
Пепеляев…
Нет, это был уже не Пепеляев. Это было нечто иное.
От этого ИНОГО не осталось ничего – лишь оперативное фото в уголовном деле об ограблении банка, лишь полуистлевший труп там, в подвале обувного склада.
Но память…
Одна из сестер – та, что была в алом платье, вскрикнула, попятилась.
– Куда ты? – голос гостя тоже изменился. Это был тот, другой голос, что возникал внезапно в тиши медицинского бокса и потом исчезал, ставя в тупик профессора Геворкяна и других психиатров.
Сестра-Парка, одетая в красное платье… Августа бросилась к разбитому окну. Но отчаянный вопль Ники, младшей сестры, заставил ее остановиться.
ОН оторвал Нике правую кисть, сжимавшую нож, и швырнул ее прямо к подолу красного платья, скрывавшего…
– Я ПРИШЕЛ К ТЕБЕ… Я ИСКАЛ ТЕБЯ…
АХ, МОЙ МИЛЫЙ АВГУСТИН, АВГУСТИН, АВГУСТИН… АХ, МОЙ МИЛЫЙ АВГУСТИН. ВСЕ ПРОШЛО… ВСЕ…
Детская песенка… словно открыли музыкальную шкатулку или поставили старую пластинку на проигрыватель.
– Я ИСКАЛ ТЕБЯ ВЕЗДЕ. Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ. ПОКАЖИ МНЕ СЕБЯ…
Августа медленно, словно через силу, как будто что-то заставляло ее это сделать, подняла руку… пальцы ее вцепились в волосы и…
Светлый парик упал, обнажая лысину… мужскую лысину, которую так странно было видеть… И черты лица, когда-то вылепленного заново несколькими пластическими операциями в клинике по изменению пола, сразу погрубели, стали резкими… старыми и какими-то неживыми, искусственными.
– Отпусти сестру. Пожалуйста… ради всего, что…
Тело Ники ударилось о паркет. ОН отпустил Победительницу. ОН сломал ей шею.
– НЕТ!