Ники устроился поудобнее, но уснул прежде, чем она закончила сказку. Она встала, и он тут же открыл глаза. Сэм наклонилась и поцеловала его.
– Спокойной ночи, тигренок.
– Так ты же сказку-то не закончила!
«Понял, – сообразила она. – Догадался. У детишек ум всегда острый, словно бритва».
– Я завтра закончу. Ладно?
– Ну ладно, – сонно согласился он.
– Пока-пока.
– Пока-пока, мамочка.
– Тебе свет оставить?
Он поколебался.
– Оставь, пожалуйста.
Она послала ему воздушный поцелуй и тихонько закрыла за собой дверь.
Сэм внимательно смотрела на телевизионный экран, где Гаррисон Форд танцевал с Кэлли Макджиллис при свете фар своего потрепанного автомобиля с откидными сиденьями. В глазах больно защипало, и она опять затосковала о том, что она… нет, что они потеряли, что никогда уже не будет по-прежнему.
Ричард неуклюже развалился на диване перед телевизором, рядом с ним стоял бокал с виски, наполненный, как всегда, на четыре пальца, и чуть подальше бутылка «Тичерз», почти пустая. Красноватый свет, мерцающий в глубине сквозь решетку камина, предназначенный имитировать пламя горящих поленьев, выглядел уютно, но не грел, и Сэм ежилась от сквозняка, которым тянуло с Темзы через зеркальные окна, идущие по фасаду, по всей длине квартиры.
В комнате царил полумрак: горели всего две настольные лампы, да мягкий оранжеватый свет уличного освещения вливался с Бермондси, с противоположного берега реки. Сэм перевела пристальный взгляд с экрана телевизора на дубовый обеденный стол, где она расставляла у каждого прибора красные бокалы для вина.
– Ричард, сколько бокалов поставить?
– Че-е-го?
– Бо-ка-лов. Сколько надо поставить? Я накрываю стол на завтра.
– Ну… нас должно быть одиннадцать.
– И по скольку бокалов каждому? – спросила она слегка раздраженно.