Сердце Ангела

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава восьмая

Еще в 1915 году Артур «Багс» Баер, колонку которого в «Джорнэл Америкэн» я читал ежедневно на протяжении многих лет, шутливо заметил Джорджу Коэну [Коэн, Джордж Майкл (1878–1942) — амер. певец, композитор и драматург, прославившийся двумя патриотическими шлягерами и несколькими успешными музыкальными комедиями.], что без его пьес на Бродвее все бродвейские развлечения достались бы Бриджпорту. Не знаю, может, оно и так, — в пятнадцатом году меня там не было — но для меня Бродвеем всегда был только Бриджпорт, переулок карнавальных разъездов и тиров, «Покерино» и хот-догов. Теперь от золотой эры, превозносимой «Багсом» Баером, остались лишь два старичка-аристократа — здание Таймс-Тауэр и гостиница «Астор».

Брилл— Билдинг возвышался на углу Сорок девятой и Бродвея. Подходя к зданию со стороны Сорок третьей улицы, я пытался вспомнить, как выглядела площадь в тот вечер, когда я увидел ее впервые. С тех пор многое изменилось. Был канун Нового, тысяча девятьсот сорок третьего, года. Целый год выпал из моей жизни — я только что вышел из армейского госпиталя с новым лицом и пустыми карманами: в тот вечер кто-то украл у меня бумажник со всем моим достоянием — водительскими правами, справками из госпиталя, «собачьими жетонами» [Два медальона на цепочке, выдаваемые солдатам и матросам для идентификации в случае смерти. Содержали основную информацию о владельце.] и прочим. Стоя в тесной толпе посреди электрической пиротехники и других всевозможных чудес, я чувствовал, как мое прошлое слезает с меня, подобно старой змеиной коже. У меня не было ни документов, ни жилья, ни денег, и я твердо был уверен только в одном — в направлении. Я шел к центру города.

Целый час я добирался от Палас-театра до площади, что между «Астором» и магазином одежды «Бонд» — местом рождения «двубрючных костюмов». Я стоял там в полночь, глядя на золотой шар на верхушке Таймс-Тауэр. Именно тогда я увидел огни в конторе «Кроссроудс» и доверился инстинкту, приведшему меня к Эрни Кавалеро и работе, которой я верен до сих пор.

В те дни по обе стороны от электрического водопада на крыше «Бонда» стояли две гигантские статуи — нагие мужчина и женщина. Теперь на их месте сияют две гигантские бутылки «Пепси». Интересно, не прячутся ли внутри этих металлических сосудов те алебастровые статуи, может, они там спят, словно гусеницы в тесной оболочке куколки?…

Перед Брилл-Билдинг расхаживал бродяга в потрепанной армейской шинели, бормоча всем, кто входил внутрь: «Подлец, подлец». В конце узкого Т-образного вестибюля я сверился с указателем и в длинном списке контор продюсеров-песенников, антрепренеров призовых боксерских матчей и издателей однодневок нашел «Агентство Уоррена Вагнера». Скрипящий лифт поднял меня на восьмой этаж, и я бродил по тускло освещенному коридору, пока не нашел офис — несколько перегороженных комнатушек, соединенных проходными дверями, — в углу здания.

Я открыл дверь.

— Вы — мистер Энджел? — пробормотала секретарша, не отрываясь от вязания.

Я подтвердил и достал карточку из своего запасного бумажника.

На ней стояло мое имя, но числился я представителем страховой корпорации «Западная жизнь». Мой приятель, владелец печатной мастерской в Виллидже, снабдил меня дюжинами профессий. Что угодно — от водителя «скорой помощи» до зоолога.

Секретарша взяла карточку, зажав ее ногтями — нежно-зелеными, как крылышки жука. У нее была большая грудь и стройные бедра, что выгодно подчеркивалось розовым свитером из ангоры и узкой черной юбкой. Волосы отливали платиной.

— Подождите минутку, пожалуйста, — попросила она, улыбаясь и не переставая жевать огромный ком жевательной резинки. — Присядьте.

Она протиснулась мимо меня, стукнула костяшками пальцев в дверь с табличкой «Театральный агент» и вошла внутрь. Напротив располагалась точно такая же дверь, с точно такой же надписью; на стенах между ними висели десятки фотографий в рамках, — блеклые лица застыли в улыбках, как мотыльки под стеклом. Я оглядел их и обнаружил ту самую, из-за которой я и пришел сюда. Она находилась высоко на левой стене, между фотографиями женщины-чревовещателя и толстого мужчины, играющего на кларнете.

Дверь за моей спиной открылась, и секретарша сказала:

— Мистер Вагнер готов принять вас.

Я поблагодарил ее и вошел. Размером кабинет был в половину приемной и большую его часть занимал деревянный стол с отметинами от сигарет. Фотоснимки на стенах выглядели поновее, но улыбки были те же. За столом брился электрической бритвой парень в рубашке. «Пять минут», — произнес он, поднимая руку ладонью ко мне, чтобы я мог сосчитать пальцы.

Поставив «дипломат» на зеленый коврик, я уставился на юношу, заканчивающего бритье. У него было веснушчатое лицо и кудрявые, цвета ржавчины волосы. Очки в роговой оправе не прибавляли ни года к его двадцати четырем или двадцати пяти.

— Мистер Вагнер? — спросил я, когда он выключил бритву.

— Он самый.

— Мистер Уоррен Вагнер?