Сердце Ангела

Когда я вернулся в комнату, Эпифани улыбнулась. Она сняла туфли и жакет. Нежная шея цветком распускалась в открытом вороте ее блузки, напоминая своей грацией ястреба в полете.

— Хотите повторить? — Я потянулся к ее пустому бокалу.

— Почему бы и нет?

На этот раз я сделал их крепкими, прикончив бутылку, и, подавая бокал Эпифани, заметил, что две верхние пуговицы на блузке расстегнуты. Я повесил свой пиджак на спинку стула и ослабил узел галстука. Топазовые глаза Эпифани следили за каждым моим движением. Тишина обволакивала нас, как бы накрывая огромным колоколом.

Я опустился на кушетку одним коленом, кровь тяжелым молотом застучала в висках. Взяв ее недопитый коктейль, я поставил его рядом со своим на кофейный столик. Губы Эпифани слегка разжались. Я положил ладони ей на затылок и привлек ее к себе. Она резко вздохнула и замерла.

Глава тридцать третья

То, что происходило потом на кушетке, было лихорадочным переплетением одежды, рук и ног. Три недели воздержания от женского общества не пошли на пользу моим любовным стараниям. Я обещал выступить лучше, если представится еще один случай.

— Случай здесь ни при чем. — Эпифани стряхнула расстегнутую блузку с плеч. — Секс — наше общение с богами.

— Может, продолжим этот разговор в спальне? — Я пинком освободился от спутанных брюк вместе с трусами.

— Я серьезно. — Она говорила шепотом, снимая с меня галстук и медленно расстегивая рубашку. — Есть легенда, которая старше Адама и Евы. О том, что мир начался с совокупления богов. Мы вместе — все равно что зеркало Мироздания.

— Не будь такой серьезной.

— Это не серьезно, это приносит радость. — Она сбросила на пол лифчик и расстегнула молнию на помятой юбке. — Женщина — радуга, мужчина — молния и гром. Смотри. Вот так.

Оставшись в одних нейлоновых чулках и поясе с подвязками, Эпифани выгнулась на "мостик" с легкостью мастера йоги. Ее тело было гибким и сильным. Нежные мускулы играли под смуглой кожей. Она вся переливалась — как птицы в полете, когда они вразнобой плавно взмахивают крыльями.

Или как радуга, — если на то пошло, ладони касались пола, спина изогнулась идеальной аркой. Ее плавное, легкое движение являло собой чудо природы, краткий миг совершенства. Она медленно опускалась — пока не легла на пол, касаясь его лишь плечами, локтями и подошвами ног. Это была самая чувственная поза из всех, какие я когда-либо видел у женщины.

— Я — радуга, — пробормотала она.

— Молния бьет дважды. — Я опустился возле нее на колени, как прилежный ученик, у алтаря ее раскрытых бедер, но это настроение живо испарилось, когда она сократила дистанцию и поглотила меня. Радуга превратилась в тигрицу. Ее напряженный живот, дрожа, прижался к моему.

— Не шевелись, — прошептала она, сокращая скрытые мускулы ритмичным, пульсирующим движением. Я едва удержался от вопля, когда кончил.

Эпифани уселась мне на грудь и приникла влажным лбом к моим губам.

— С барабанами лучше, — сказала она.

— Ты делаешь это на публике?!