Уходя, и, очевидно, размышляя, куда б направиться далее, он спросил, не живет ли неподалеку Шекспир. Оба рассмеялись.
— Евина дочь! Что же вы ему ответили?
— Что ежели Шекспир и перебрался в наши места, я его пока что не встречал.
Лоуэлл откинулся на спинку плетеного кресла.
— Прекрасный ответ, как всегда. С таким числом убогих Кембриджу давно пора зваться святым градом. Вы работали над Данте, в этот час? — Корректура, которую недавно доставал Лонгфелло, лежала сейчас на зеленом столе. — Мой дорогой друг, ваше перо никогда не просыхает. Вы изнуряете себя, право слово.
— Я совершенно не устаю. Иногда, правда, чувствую, как увязаю, ровно колеса в глубоком песке. Но что-то подталкивает меня к этой работе, Лоуэлл, и не дает отдыху.
Лоуэлл изучал корректуру.
— Песнь Шестнадцатая, — сказал Лонгфелло. — Пора отдавать в печать, но у меня сомнения в одной части. Когда Данте встречает трех флорентийцев, он говорит:
— «Будь у меня защита от огня, — прочел Лоуэлл перевод друга, когда тот договорил эту строку по-итальянски. — Я бросился бы к ним с тропы прибрежной, и мой мудрец одобрил бы меня». Да, нам не должно забывать, что Данте не просто изучает Ад; проходя сквозь него, он навлекает на себя как физическую, так и метафизическую опасность.
— Не могу подобрать достаточно верную английскую версию. Кто-то, возможно, скажет, что в переводе голос иноязычного автора неизбежно меняется, подчиняясь гладкости стиха. Напротив, переводчик подобен свидетелю в суде: я желал бы поднять правую руку и поклясться говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды.
Трэп залаял и принялся царапать Лонгфелло брючину. Хозяин улыбнулся:
— Трэп столь часто бывал в печатной конторе, что полагает, будто все это время также переводил Данте.
Однако Трэп облаивал отнюдь не философию перевода. Терьер бросился в переднюю. За дверьми раздался громоподобный стук.
— А, полиция, — воскликнул Лоуэлл, пораженный быстротой появления. Он подкрутил мокрые усы.
Лонгфелло отворил дверь.
— Вот так неожиданность, — воскликнул он со всем радушием, на какое был в тот миг способен.
— Как? — В широком проеме стоял Дж. Т. Филдс, стаскивая с головы шляпу и сдвигая к переносице брови. — Я получил записку, пока играл в вист — на той раздаче я бы разнес Бартлетта[43] в пух и прах! — Он коротко улыбнулся и повесил на крючок шляпу. — В записке говорилось, чтобы я немедля шел сюда. У вас все в порядке, мой дорогой Лонгфелло?
— Я не посылал никаких записок, Филдс, — извинился Лонгфелло. — Холмс был не с вами?
— Нет, мы прождали его полчаса, потом стали сдавать. Послышался сухой шорох, звук приближался. Миг спустя показалась низкорослая фигура Оливера Уэнделла Холмса: сминая высокими каблуками полдюжины листьев за один шаг и свернув для быстроты с кирпичной дорожки, доктор несся к дому Лонгфелло. Филдс отпрянул, и Холмс с сопением влетел мимо него в прихожую.
— Холмс? — только и сказал Лонгфелло.