И мистер Мартлмасс пустился возносить мне непомерные хвалы за то, что я «спас Дороти и ее почтенную родительницу от верной смерти или даже худшей участи», как он выразился. Я не стал спрашивать, какую участь он считает хуже смерти, но меня тронула его искренняя горячая благодарность за то немногое, что я сделал для того, чтобы Дороти покончила с жизнью, которую вела до нашей с ней встречи. Затем я узнал, что мистер Мартлмасс является членом небольшого филантропического общества, проявляющего особенный интерес к спасению падших женщин, а также старостой в церкви Сент-Брайд,[206] где они с Дорри и познакомились.
Вообще-то я на дух не переношу елейных радетелей о благе человечества, но простодушная искренность мистера Мартлмасса не могла не вызывать восхищения.
Я несколько минут выслушивал болтовню молодого человека, похоже, не собиравшегося умолкать, но наконец сообщил, что вынужден попрощаться с ними, и двинулся прочь.
— О, мистер Мартлмасс! — Я повернулся, словно осененный какой-то мыслью. — Мне кажется, один мой старый школьный приятель проживает в Грейз-Инн. Мы потеряли связь друг с другом, а мне хотелось бы повидаться с ним. Вы, часом, не знаете некоего мистера Льюиса Петтингейла?
— Мистер Петтингейл? Ну надо же! Конечно, я знаю этого господина. Он снимает комнаты над моим работодателем, мистером Джиллори Пигготтом, королевским адвокатом. Мистер Пигготт сегодня в суде, — добавил он, немного понизив голос, — вот почему мне позволено потратить час-полтора на дежурный шиллинговый ланч в «Трех бочках»[207] с моей суженой. Мистер Пигготт чрезвычайно внимателен к своим служащим.
Он показал мне покрашенную в черный дверь в одном из краснокирпичных зданий в дальнем углу двора. Я поблагодарил его и сказал, что в ближайшие дни попробую наведаться к мистеру Петтингейлу, а сейчас у меня срочное дело в другом конце города.
Мы расстались, и я направился к Грейз-Инн-лейн, грязной и мрачной даже при ярком свете дня. Остановившись у книжного лотка, я принялся лениво перебирать выставленные там ветхие тома (даже надеясь, как все библиофилы, обнаружить там какую-нибудь бесценную редкость). Через пять или десять минут я вернулся в Филд-Корт.
Двор был пуст, влюбленные голубки улетели. Я вошел в черную дверь и поднялся по лестнице.
30. Noscitur e sociis[208]
За время работы на мистера Тредголда я научился доверять своему чутью. Оно редко меня подводило и сейчас подсказывало, что на мистера Льюиса Петтингейла стоит обратить внимание, хотя я не знал о нем ничего, кроме того, что он близкий приятель Даунта. Посему я счел нужным потратить час-другой своего времени на то, чтобы познакомиться с ним и посмотреть, что из этого выйдет. Я уже составил план действий: вероятно, имело смысл обсудить с Петтингейлом тему поддельных чеков.
На втором этаже я вижу дверную табличку с написанным краской именем «Мистер Л. Дж. Петтингейл». Я прижимаюсь ухом к двери. До меня доносится покашливание, потом скрип внутренней двери. Я тихонько стучу — вторгаться совсем уж без предупреждения не пристало, — но никто не отвечает. Тогда я вхожу.
Я оказываюсь в просторной, хорошо обставленной комнате с дубовыми панелями, каменным камином и лепниной стюартовского периода на потолке. Слева от меня два высоких окна, выходящих во двор. В «собачьей решетке»[209] ярко горит огонь, по обеим сторонам от камина стоят два мягких кресла. Над камином висит картина с изображением гнедой лошади, с терьером у ног, на фоне паркового пейзажа. Справа от меня, в углу комнаты находится еще одна дверь, за ней кто-то пытается высоким тенорком исполнять арию «Il mio tesoro»[210] под аккомпанемент плещущей воды.
Решив позволить певцу спокойно закончить омовение, я удобно усаживаюсь в одно из кресел и зажигаю сигару. Я уже почти докурил, когда дверь в углу открывается и в комнату входит высокий худой мужчина в затейливо скроенном парчовом халате, персидских туфлях и красной бархатной феске, из-под которой торчат длинные — почти до плеч — жидкие пряди соломенных волос. У него почти безбровое землистое лицо, покрытое сеточкой морщин.
— С добрым утром. — Я широко улыбаюсь и бросаю окурок сигары в огонь.
Несколько мгновений он неподвижно стоит на месте, с недоверчивым выражением черепообразной физиономии.
— Кто вы такой, черт возьми?
Голос у него тонкий, со сварливым привизгом.
— Графтон, Эдвард Графтон. Рад с вами познакомиться. Не угодно ли сигару? Нет? Ну да, вредная привычка.
Мистер Петтингейл на миг теряется, озадаченный моим хладнокровием, а потом высокомерно осведомляется, знает ли он меня.
— Вопрос, безусловно, интересный, — отвечаю я. — У вас философский склад ума? Ибо мы могли бы приятно провести несколько часов за обсуждением природы знания. Это весьма широкая тема. Мы могли бы начать с Фомы Аквинского, который говорил, что любой знающий обладает лишь таким знанием, какое согласуется с его собственной природой. Или, как утверждал Блаженный Августин…
ebooksa