Означенная дама, внешне очень похожая на свою покойную сестру, тепло приняла меня в хорошо обставленном доме на Гайд-Парк-сквер, в новом фешенебельном квартале Лондона, получившем название Тайберния.[241] После того как мы обменялись традиционными приветственными фразами и я выразил искренние соболезнования по поводу постигшей миссис Макбрайд утраты, она предложила мне чаю, но я вежливо отказался. Тогда хозяйка подошла к громоздкому комоду в углу комнаты и отперла ключом верхний ящик.
— Вот что хотела передать вам сестра.
В последний раз я видел эту вещь почти тридцать лет назад, на столе в гостиной миледи. Большая костяная шкатулка с выложенными перламутром инициалами «ЛРД» на крышке.
— И еще это. — Она вручила мне письмо, адресованное на мое имя.
Мы обменялись еще несколькими словами, и я откланялся. Поскольку на следующий день у меня были дела в городе, я по приезде снял комнату в гостинице «Хамам»[242] и теперь направился туда.
Я поставил шкатулку на стол в своем номере, не заглядывая в нее, и сперва распечатал письмо.
Как я и предполагал, это оказалось послание от мисс Имс — написанное нетвердым почерком и датированное за три дня до ее смерти. Привожу его здесь полностью.
Глубокоуважаемый мистер Картерет!
Не знаю, сколько еще мне осталось жить, знаю лишь, что недолго. Я не хочу отойти к Всевышнему, не исполнив последней воли моей дорогой подруги, покойной Лауры Дюпор, а посему поручаю своей сестре после моего ухода из греховного бренного мира передать вам, в согласии с предсмертным распоряжением вышепоименованной подруги, некую вещь, вверенную мне на хранение. Когда вы будете читать сии строки, я уже обрету избавление от боли и страданий и, прощенная милосердным Господом за все мои прегрешения, воссоединюсь в вечности с той, кому верно служила при жизни.
В последние годы жизни моя подруга жестоко мучилась совестью из-за совершенного ранее поступка, в котором она не могла признаться и который не могла исправить. Я — вместе с еще одной особой — являлась сопричастницей данного деяния, и моя совесть тоже отягощена виной, да так сильно, что порой терпеть невмоготу. Ибо я не сумела отговорить подругу от задуманного, хотя и пыталась неоднократно. Однажды я попросила вас никогда не думать обо мне плохо. Сейчас я призываю вас судить мой преступный поступок, заключавшийся в бездействии и умолчании, на основании принципов дружбы и доверия, которые, я знаю, вы ставите превыше всего, — ведь я торжественно поклялась, на Библии моей матушки, хранить тайну миледи, покуда она жива, и держать свое слово вплоть до времени, когда Всемогущему станет угодно забрать меня. Видит Бог, все эти годы я так и делала. Если я поступила дурно, выполнив обещание, данное возлюбленной подруге, тогда я молю о прощении — у Бога милосердного и справедливого, а равно у тех живых, кому могло повредить мое молчание.
Таким образом, дорогой мистер Картерет, я умираю с надеждой, что бумаги, ныне перешедшие в ваше владение, помогут вам исправить несправедливость, сотворенную моей подругой. Я не осуждаю и не виню ее за то, что она сделала, — ибо кто из нас без греха? Она была простой смертной, и ее ослепил гнев, проистекавший из пылкой преданности возлюбленному родителю. Она раскаялась в содеянном, искренне раскаялась, и пыталась искупить вину. Но она мучительно терзалась неотступными мыслями о своем грехе — таковым она считала свой поступок: эти мысли свели несчастную с ума, а потом довели и до могилы. Скоро я встречусь с ней, и сердце мое радуется.
Да благословит и хранит вас Бог. Молитесь обо мне, чтобы были отпущены мне беззакония и грехи мои покрыты.[243]
Я отложил письмо и открыл костяную шкатулку леди Тансор.
Под покатой крышкой оказалось множество бумаг — главным образом писем от мисс Симоны Глайвер, отправленных в Эвенвуд из деревни Сэндчерч в Дорсете и датированных начиная с июля 1819 года; два или три послания были написаны поименованной дамой из Динана во Франции на парижский адрес летом следующего года; все прочие в августе и сентябре отсылались из Дорсета в Париж, а с октября — опять в Эвенвуд. Хотя дата стояла не на всех письмах, я тотчас увидел, что они частично заполняют пятнадцатимесячный перерыв в переписке, замеченный мной при просмотре корреспонденции от миссис Глайвер, уже находившейся в моем распоряжении. Я сел и принялся читать послания одно за другим.
У меня нет времени, чтобы подробно изложить здесь каждое письмо. Иные из них, бессвязные и несущественные, не содержали ничего, помимо обычной дамской болтовни о разных пустяках да всякого рода сплетен. Но многие — особенно самые ранние, датированные июлем 1819 года, — были написаны в совершенно другом тоне и свидетельствовали о приближении некоего драматического события. Для примера приведу несколько выдержек из посланий миссис Глайвер к ее светлости, отправленных в указанном месяце (под «мисс И.» в них, судя по всему, подразумевается мисс Имс).
[9 июля 1819 г., пятница, Сэндчерч]
Прошу тебя, дражайшая подруга, подумать хорошенько. Пока еще не поздно. Мисс И., я знаю, неоднократно умоляла тебя переменить решение. Я присоединяю свой голос к ее мольбам — я, которая любит тебя как сестра и всегда будет печься о твоих интересах. Я знаю, как ты страдала после смерти твоего бедного отца, но разве страшное наказание, тобой замысленное, соразмерно совершенному преступлению? Еще не дописав вопроса, я предугадываю твой ответ — но все же снова призываю тебя, со всей горячностью, остановиться и подумать, что же ты делаешь. Я боюсь, мисс И. боится, да и тебе следует бояться возможных ужасных последствий твоего шага, которые не можешь ни предвидеть, ни устранить.
[17 июля 1819 г., четверг, Сэндчерч]
Я не ожидала иного ответа — вижу, ты исполнена решимости осуществить задуманное. В своем послании ко мне мисс И. говорит, что тебя не переубедить, а следовательно, тебе надобно помочь — дабы все прошло хорошо и осталось в тайне. Мы не можем оставить тебя одну в такой момент.
[17 июля 1819 г., суббота, Сэндчерч]
ebooksa