Он подошел ко мне — десять шагов.
— Ну?
Мы стояли лицом к лицу — а он по-прежнему не узнавал меня! Ни проблеска узнавания в глазах. Еще секундочку, дорогой Феб. Еще секундочку — и ты меня узнаешь.
Моя правая рука скользнула в карман, пальцы сомкнулись на рукояти свежезаточенного ножа, которым прежде резали мясо в таверне «Веллингтон». Кончик сигары ярко разгорался при каждой затяжке, и дым от нее вился тонкой струйкой к холодному небу.
— Что стоишь столбом, тупица? Давай, что там у тебя?
— Что там у меня? Да вот что.
Все произошло в мгновение ока. Длинный остроконечный нож легко пронзил смокинг и погрузился в плоть. Но я не был уверен, что рана смертельная, а потому тотчас же выдернул окровавленное лезвие и приготовился нанести второй удар, на сей раз в незащищенное горло. Он чуть покачнулся вперед и посмотрел на меня, часто моргая. Сигара выпала у него из губ и тлела на снегу.
Все еще держась на ногах, хотя и пошатываясь, Даунт снова часто заморгал, не в силах поверить в происходящее, и открыл рот, словно собираясь заговорить, но не издал ни звука. Я шагнул к нему, и он опять открыл рот. На сей раз он сумел проговорить сдавленным булькающим голосом три слова:
— Эрнест Геддингтон, лакей, к вашим услугам, сэр.
Тихо покашливая, он уткнулся лбом мне в плечо. Трогательный жест. Несколько мгновений мы стояли так, словно влюбленные. Я впервые заметил, что густые черные волосы у него зачесаны таким образом, чтобы скрыть проплешину на макушке.
Обняв своего врага одной рукой, я поднял нож и нанес второй удар.
Он лежал там в луже темно-красной крови, с лицом белым, как саван холодного снега, расстеленный под ним. Пар моего дыхания клубился облачком в морозном воздухе, но мой враг больше не дышал. Я опустился на колени и вгляделся в его лицо.
Черную бородку усеивали снежинки. Вытекшая изо рта тонкая струйка крови испачкала ослепительно белую сорочку. Раскрытые глаза смотрели в небо пустым мертвым взором.
Наше великое путешествие закончилось. Но
Я достал из кармана листок бумаги с несколькими строками, выписанными мной из томика стихотворений, который Даунт передал мне через Легриса.
Строки эти при первом же прочтении показались мне не лишенными известных достоинств, в отличие от всех прочих вышедших из-под пера автора, и с тех пор я постоянно носил с собой листок, куда переписал их. Но больше они мне не понадобятся. Вложив мятую бумажку в коченеющую мертвую руку, я поднял нож и оставил Даунта перед лицом вечности.
В огромной глиняной миске, стоявшей на столе у кухонной двери, отмокали в горячей воде несколько десятков грязных ножей и вилок. Я на ходу небрежно бросил туда свой нож вместе с пропитанными кровью перчатками и поднялся в вестибюль.
— Геддингтон!