На этом цензурная часть словаря Оллхофа оказалась исчерпанной. Он стал поливать грязной бранью как самого Баттерсли, так и всех его предков вплоть до Адама. Гарриет Мэнсфилд глядела на него, изумленно моргая. Потом она встала и сказала:
— Эй, притормозите. С чего вы так напустились на бедного…
— Заткнись, шлюха! — рявкнул Оллхоф и без малейшей паузы снова переключился на Баттерсли.
Очевидно, Гарриет Мэнсфилд не в первый раз так осаживали. Она пожала плечами, села обратно на стул и набила рот аспирином. Потом допила из стакана воду, положила ногу на ногу и затихла.
Оллхоф продолжал орать. Благодаря долгому опыту я знал, что он не замолчит, пока совсем не выдохнется. Я отвернулся к окну и как можно плотней зажал уши.
Чтобы объяснить эту сумасшедшую раздражительность Оллхофа, нужно вернуться на несколько лет назад. Тогда он был многообещающим полицейским на двух здоровых ногах и с первоклассными мозгами. Баттерсли же только что поступил на службу и был еще совсем зеленым юнцом.
Однажды нам донесли, что двое убийц, за которыми охотился Оллхоф, отсиживаются в доме на Уэст-Энд авеню. Кроме того, нам сказали, что у них есть пулемет Томпсона, установленный на лестничной площадке напротив парадного входа. Баттерсли было поручено проникнуть в дом с черного хода и напасть на пулеметчика как раз в тот момент, когда Оллхоф во главе штурмового отряда ворвется в парадную дверь.
Баттерсли действительно пробрался в дом. Но тут его охватил вполне понятный охотничий азарт. Вместо того чтобы напасть на пулеметчика, он сразу же побежал по лестнице вверх, на крышу. А Оллхоф, вломившись в дверь в назначенную минуту, попал под ураганный пулеметный огонь. Около дюжины пуль угодили ему в ноги. Началась гангрена, и ради сохранения его жизни ноги пришлось отнять.
Конечно, государству не нужен был безногий инспектор полиции. Но комиссар, упрямый малый, не желал терять своего лучшего работника. С помощью разных уловок он устроил все так, чтобы Оллхоф продолжал получать свое прежнее жалованье и работал под эгидой его отделения — неофициально, конечно. Оллхоф переехал в эту грязную дыру напротив полицейского участка.
Он потребовал, чтобы Баттерсли отдали ему в качестве помощника. Комиссар, человек с поэтическими понятиями о справедливости, дал свое согласие. Меня прикрепили к ним как старого работника, привыкшего к Оллхофу и способного в случае чего разрядить атмосферу.
Я не сомневался в том, что вместе с ногами Оллхоф потерял и часть рассудка. Он люто ненавидел Баттерсли и не упускал случая помучить его. Много раз приходилось мне быть свидетелем сцен, подобных сегодняшней. Но я так и не смог привыкнуть к ним. Если бы не семья и не приближающаяся пенсия, я бы уже давным-давно уволился.
Наконец Оллхоф выдохся и умолк. Тяжело дыша, он потянулся за чашкой, налил в нее кофе и поднес к губам. Я оглянулся на нашу посетительницу, чтобы проверить, как подействовали на нее безумные вопли Оллхофа. Сначала я посмотрел на нее мельком, но потом пригляделся внимательнее.
Она осела на стуле. Лицо ее как-то странно блестело, а в уголке рта застыло крохотное пятнышко пены. Ее руки безвольно повисли вдоль спинки, а стройные ноги — одна на другой — показались мне обмякшими.
Я вскочил и пересек комнату. Подойдя к девушке, я попытался прощупать ее пульс, но мне это не удалось. Я отступил назад в полном изумлении и сказал:
— Господи Боже, Оллхоф!
Он поставил чашку и отозвался:
— В чем дело?
— Она мертва.
Глава вторая
УБИЙСТВО КАРЛИКА
ebooksa