Очищение огнем (тематическая антология)

22
18
20
22
24
26
28
30

Ввиду отсутствия у меня энтузиазма, Тереза повела меня на экскурсию в парк раньше, чем намечалось. Это оказалось действительно забавным. Она рассказывала все, что можно было рассказать о дорожках, кустах и лужайках, и о том, какие звезды видны ночью между теми или иными ветками. Она проводила сравнение между домом и садом. Дорожки были коридорами, гостиная — солнечной лужайкой, чердак — зарослями кустов, и окна — просветами неба между ветвей. Все перемешалось.

— Бывают такие дома, — сказала она — которые посещаются призраками. Но это заколдованный дом. Его посещают добрые духи, а не злые. Вы согласны?

Она настойчиво пыталась узнать мое мнение. Я был не способен согласиться со столь сильным утверждением. Тереза показала мне маленький зеленый домик в дальнем конце парка. Там работал старый садовник. Его лицо с перебитым носом боксера делало его старше. Когда он появился у своего жилища с тремя горшочками азалий в руках, Тереза представила его:

— Это Фу.

Садовник бросил рассеянный взгляд в мою сторону и, не проронив ни слова, ушел.

— Он помешан на цветах, — едва слышно прошептала она, словно посвящая меня в некую тайну. — Если бы я его послушалась, у меня повсюду были бы цветы. Но я люблю только дикие цветы, без запаха, например лютики или маргаритки.

— Зачем же вы его держите?

— Это долгая история. Если когда-нибудь встретитесь с ним, не будите его, он носит цветы во сне.

«Если когда-нибудь встретитесь с ним…» — не в первый раз она употребляла это выражение. Например, я узнал, что дверь в одной из спален на первом этаже не запиралась, как бы сильно ни давили на щеколду. Чтобы ее правильно закрыть, нужно знать один секрет. «Я покажу вам как-нибудь», — сказала она. Как будто мне было суждено вернуться. Или остаться. К часу дня я уже умирал от голода. Тереза это предусмотрела. Она приготовила корзинку с сэндвичами, которые оказались столь же твердыми, как и ее бисквиты. Эту корзинку Тереза отнесла в свою «хижину» — так она называла странную постройку в дальнем конце парка, почти полностью скрытую листвой. Вблизи хижина оказалась сложенной из старых досок, сухого тростника, железных балок, ржавых железных листов, битых кирпичей и кусков шифера; дверью служила тяжелая, изъеденная временем доска.

Внутри стоял запах сырого перегноя. Ни окон, ни какой-либо мебели, только охапка сена, очевидно, заменявшая сидение. Единственным предметом обстановки был очаг из четырех больших камней и старой трубы. Рядом лежало несколько поленьев. Я сел на землю, прислонившись спиной к одной из стен. Хозяйка расположилась напротив меня и принялась медленно распаковывать свои припасы. Она была разочарована моей реакцией, моим ироническим отношением к ее заколдованному миру.

— Вы должны кое-что узнать обо мне, Тереза, — впервые я назвал ее по имени. — Прошлое, детство — весь этот хлам имеет для меня значение не большее, чем окурок сигареты.

— Прошлое не играет никакой роли в вашей жизни?

— Слава Богу, никакой.

— Почему «слава Богу»?

— Я не люблю старые дома, старые сады и вообще все, что тянет назад.

— Что же вы тогда любите?

— Вопрос не в том, что люблю я, а в том, что любите вы. Вы не можете провести всю жизнь, оставаясь тенью давно исчезнувшей девочки, посещающей дом своих родителей. Когда-нибудь вы состаритесь. И одиночество будет плохим помощником… Ладно, не стоит обращать на меня, внимание. Это просто моя склонность читать морали. Не принимайте всерьез.

Рискуя сломать зуб, я укусил сэндвич.

— Одиночество — не такая вещь, которую можно принять или отвергнуть по своему выбору, — сказала она очень серьезно.

— Хорошо, — похвалил я. — Очень хорошо и глубоко. Передайте бутылку.