Взмах ножа

Мудроу, оторвав взгляд от окна, посмотрел на араба, и как бы между прочим, словно зачитывая вслух прогноз погоды, произнес:

— Вам не избежать смерти. И причина вашей смерти — я. При вскрытии так и напишут: причина смерти — Стенли Мудроу.

— Вы не можете убить нас просто так. Мы — борцы за свободу, а не какие-то уголовники, — сказала Джейн.

Фраза прозвучала глупо, она и сама это поняла, но Мудроу все же ответил:

— Знаешь, как ты умрешь? Дуло одного пистолета я воткну тебе между ног, а другого — в твою задницу. И нажму на оба курка сразу. Затихнешь ты минут через сорок.

Нет другого места, с которого открывался бы такой прекрасный вид на Манхэттен, как с моста, соединяющего Бруклин и Куинс. Джонни Катаносу оставалось десять минут езды до дома, когда он въезжал на мост. Как и всякий, кто проезжает над узкой полоской чудовищно грязной воды под названием Ньютаун-Крик, он повернулся, чтобы еще раз полюбоваться небоскребами Манхэттена: над сталью и бетоном плыла тонкая дымка, и здания, закрывавшие собой солнце, казалось, парили в воздухе.

Но, глядя на все это, Джонни больше думал о том, что такая погода просто идеальна для той акции, которую они собирались осуществить. Еще несколько часов, и миссия «Американской красной армии» в Нью-Йорке будет завершена, а все потенциальные предатели, за исключением Музафера, уничтожены. В эту минуту до него не донеслось нетерпеливое дыхание Стенли Мудроу, стоявшего сейчас у окна их дома. Хотя как человек, замешанный во множестве преступлений, Катанос должен был быть настороже — слишком долго они работали на одном месте. Рано или поздно…

Он как бы развернул перед собой географическую карту… Может, податься на север? Поскольку лето вот-вот наступит, подойдет Миннеаполис. Или Портленд. Или Сиэтл. Правда, Музафер, наверное, предпочтет место с более привычным для себя климатом. Например, Хьюстон или, Боже сохрани, Нью-Орлеан. Впрочем, с ним можно договориться.

Посмеиваясь, Джонни пересек несколько рядов и направился к автостраде Лонг-Айленд, размышляя о том, как правильнее использовать оружие, которое у них оставалось. Докупать что-то еще опасно. Слишком опасно. Если дойдет до этого, Музаферу придется разделить участь его троих сподвижниц, сам он отправится куда-нибудь за границу. Но это потом. А пока и здесь можно поработать.

Скажем, у них есть дюжина маленьких «узи», которые легко спрятать под одеждой, — это на случай, если Музаферу достанет смелости ввязаться в ближний бой. Достаточно еще и пластиковых бомб, взрывающихся так эффектно, — наверняка в этом городе до сих пор помнят площадь Геральд. Но куда интереснее другая штуковина, которую делают американцы, — противопехотные мины. Те, что разлетаются на тысячи осколков. Если, скажем, подложить такие под сиденья на стадионе, производители протезов будут обеспечены работой на несколько лет вперед.

Замечтавшись, он машинально свернул на Морис-авеню, проехал несколько кварталов и затормозил у маленькой итальянской кулинарии. Толстячок за прилавком улыбнулся, узнав его.

— Вам как всегда? — спросил он.

Джонни ответил ему улыбкой. Он был приветлив с этим толстячком, хотя не собирался оставаться тут в постоянных покупателях, несмотря на то что сам выбрал этот магазин, подальше от торговых центров. И все же, если его фотография однажды появится на телевизионном экране, этот парень заявит о нем в ту же минуту.

— Добавьте фунт немецкого салата. И кока-колу.

Джонни вышел на улицу и застыл. Происходившее на другой стороне заставило его напрячься: два полицейских и негр, лицом к патрульной машине. Негр стоял «в позиции», с широко раскинутыми руками, прижатый к капоту, и громко возмущался.

Пусть к нему лично это не имело никакого отношения, но когда на негра надели наручники, Катанос ощутил холод металла на своих запястьях. Он десятки раз был на его месте и знал это чувство бессилия перед унижением, которому тебя подвергают.

Джонни поправил зеркало заднего вида, но с места тронулся не сразу. Остаток пути он проделал в прежнем состоянии напряжения. Он уже смотрел в оба, изучая лица, окна, двери. И, свернув на Пятьдесят девятую улицу, он сначала осмотрел улицу, отметил, что тротуары, пусты, затем оглядел машины на парковке и обратил внимание на женщину в форме транспортной полиции. Она что, штрафы там выписывает? Будто не знает, что это тихий жилой район. Стоит ли дежурить здесь, если на Гранд-авеню у нее был бы наверняка отличный улов. Вряд ли она здесь живет — белый район.

Джонни переводил глаза с машины на машину в поисках удобного места для наблюдения, но ничего не нашел и, не взглянув в сторону Леоноры, проехал мимо нее, затем в конце квартала повернул еще раз и остановился. В машине стояла нестерпимая духота, он заставил себя просидеть там еще десять минут, не сводя глаз с секундной стрелки часов. Больше всего ему хотелось смыться, пока не поздно. Потом он позвонит домой, выяснит, все ли в порядке. Конечно, это значит, что сегодняшние планы срываются. А потом предстоит долго выяснять отношения с Музафером и другими. Кроме того, вряд ли это Федеральное бюро: они же не сумасшедшие, чтобы посылать в белый район, каким был Риджвуд, цветную. Джонни вышел из фургона и направился к перекрестку Пятьдесят девятой роуд и Шестидесятой линии, скользнув глазами по Леоноре, сидевшей на том же месте. Он дошел до следующей улицы и свернул на ту узкую дорожку, по которой два часа назад пробирался к дому Мудроу.

У входа в подъезд он сунул руку в скворечник, который там устроили по настоянию Джейн. Птицы не прижились в скворечнике, но ему не было дела до птиц; он нащупал заряженный револьвер 38-го калибра, который держал там, несмотря на запрет Музафера.

Джонни быстро вынул пистолет из промасленного бумажного пакета. Теперь, с привычной тяжестью в руке, он чувствовал себя увереннее, но тревога его не оставляла. Дверь черного хода оказалась открытой, что уже опасно. Значит, все это не случайно. Войдя в квартиру, он услышал голоса: Музафера в кухне, и еще один, незнакомый, в гостиной.