– Ну сколько раз просить: не хлопай дверью, у меня голова болит.
Голос у бабушки был могучий, зычный в отличие от ее самой – худенькой и маленькой.
– Где ты был так долго? – с обиженными интонациями спросила она.
– Баба, а можно я тебя уложу спать в половине десятого. Мы с Олькой хотели в кино сходить, – и тут же в ответ он выслушал, что она в это же время тоже кино смотрит, что лежа ей из-за глаз смотреть нельзя, что он должен ее посадить, а потом уложить, и нечего с этой вертихвосткой бегать, плохая она, такая она и сякая. Бабушка еще долго ворчала, пока парень не подал ей ужин. И за ужин она его отругала – кашу пересолил, а чай очень горячий и не сладкий. Такое ворчание было делом привычным, и Санек не особо-то и реагировал на него. Постепенно она угомонилась и заснула. Сашка немного посидел у телика – хотел фильма дождаться, но тоже лег – спать сильно хотелось, устал за день.
Утро началось с бабушкиного ворчанья, потом с капризов: и это не так, и то не эдак… Такого Саша не ожидал. Обычно за свои вечерние капризы она утром извинялась, плакала… А вот чтобы и утром продолжалось вечернее – такого еще не бывало. Накормив бабушку, Сашка пошел за хлебом и по дороге ругал себя: «И зачем я бабуле сказал про Ольгу, вот дурак. Ведь месяца три назад она сама мне проговорилась, что боится, что если он женится, то ее выгонят:
– В дом престарелых сдадут, а я, – заплакала она, – хочу умереть здесь… Я этот дом с мужем строила, в нем и умереть хочу».
В магазине жители, собравшиеся в ожидании машины с хлебом, бурно обсуждали съезд народных депутатов и выступление Михаила Сергеевича. Пока очередь двигалась, только об этом и говорили. Большинство очень одобряли Перестройку и то, что затеял Генеральный секретарь. Только сторож магазина, молча стоящий в сторонке, вдруг сказал:
– И чего вы все хвалите его. Вот я, неграмотный человек, прошел и войну, и лагеря, говорю вам так: наломает наш дорогой товарищ Горбачев таких дров, что потом долго аукаться всем будет. Слабый он. Вон Хрущ такой же был – то кукурузу повелел всем сажать, то чуть войну с американцами не развязал. И этот туда же… Перестройка… мать его!
Однако ему договорить не дали – все бурно зашумели:
– Да как ты можешь, дядя Митя, ведь все перемен хотят – он умница и молодец… не то что Брежнев. – В общем, свара разгорелась нешуточная, и Сашок, взяв хлеб, выскользнул на улицу. Ну их всех – своих забот полон рот. На крыльце парень остановился, зажмурившись от неожиданно яркого солнца: утренняя прохлада, пока он стоял в магазине, кончилась и весна снова улыбалась и ему, и всему миру.
С лавочки, что стояла у боковой стенки магазина, на самом солнцепеке, его окликнули. Оглянувшись, он увидел дядю Антона, или Калёного, как звали его некоторые.
– Присядь, Санек, поговорим.
Сашка обрадованно улыбнулся и сел рядышком. Дядя Антон был давним Сашкиным партнером по шахматам. У Сашки был второй взрослый разряд – он его получил еще в школе, в 9-м классе. А у дяди Антона разряда не было, но играл не слабее Саши, никак не слабее.
– Что-то давно не заглядываешь, Санек, наверное, уж и забыл, как фигуры ставить на доску? Помнишь общий счет или уже забыл?
Саша засмеялся и ответил:
– Помню, помню – 72:75… не в мою пользу!
– Ну вот, – удовлетворенно ответил дядя Антон, – как дела-то? – и Саша коротко рассказал ему про бабушку и свои дела.
– Ты вот что… – задумчиво сказал дядя Антон, – приходи все-таки вечерком ко мне, – с часок поиграем, а то не с кем больше. Шпана все в карты норовит обыграть, да где уж им… Придешь?
Сашка подумал, прикидывая в уме, как бабуля очередной уход воспримет, и решительно сказал:
– Приду. Часов в шесть приду, – и, поднявшись со скамейки, поспешил домой.