– Мужик, у магазина. Дал чирик за то, что вам отнесу.
– На словах ничего не передавал?
– Не-а, не передавал.
После этого Рихард долго расспрашивал парня и о том, где и с кем он живет, и как выглядел тот мужик, и многое другое. Потом замолк и уставился в окно.
– Так я пойду, дядя?
Рихард пожевал губами и, выглянув в коридор, сказал охраннику:
– Пропусти, пусть валит – и позови мне Андрея.
Через пару минут в комнату зашел невысокий, но очень подтянутый и жилистый мужчина с оголенным торсом.
– Опять гири таскал, – спросил хозяин, – смотри, наживешь грыжу, – хохотнул Рихард и сунул ему листок: – На, прочитай вслух… да накинь что-нибудь, простынешь.
Андрей накинул на себя махровый халат и прочитал:
– «Рихард, я ожерелье не тырил. Когда мы пошли его брать, то там уже было пусто. А пацана я не успел опросить – его повязали мусора. Сейчас он на крытке. Пошли туда человека расспросить парня о том, как выглядел покупатель. Я пробовал, но не получилось. Знаю, что он на «Волге» приезжал и был не один. Добровольно к тебе не приду, потому что ты сначала кишки намотаешь на локоть, потом спрашивать начнешь. Если поймаешь – такая моя невезуха. У меня есть еще кое-что и если смогу подтвердить, то приду сам. А может, ты и сам найдешь того, кто золотую цацку увел, но это не я».
– Ну-у-у, – протянул Рихард, – что скажешь.
Собеседник молча встал и подошел к окну. Постояв, глядя на улицу, он повернулся и сказал:
– Вот смотри, Егор, – если бы я увел эти цацки, я бы, ни минуты не медля, смылся из города, из области и уехал бы куда глаза глядят. И там бы залег на дно, а потом, через годик, не раньше, стал бы осторожно искать того, кому можно продать вещицу. А здесь бы ни за что не остался. А Калёный не дурак, как ты говорил. Вывод: Калёный не брал цацки и в записке пишет правду, – и, сев напротив Рихарда, спросил: – А правда, как вы не догадались поспрошать того мальца. Ведь проще пареной репы было в тюряге поговорить с ним. Или у тебя ходов туда нет? – ехидно спросил Андрей.
– Ходы есть. Как не быть? А почему не поспрошал – Гоги уверил, что Калёный взял, поэтому и не возникло мысли о мальчишке, – и, помолчав, спросил: – То есть ты намекаешь, что здесь не обошлось без нашего южного друга?
– Не намекаю, а прямо говорю. Помнишь, в трамвае нашему быку какой-то ухарь глаз…
– Да, помню. Ты тогда сказал, что если это и вправду Калёный, то Гоги наврал про то, что он в бегах с ожерельем. Но ты, Егор, отмахнулся! И сейчас надо с этим всем делом разбираться всерьез, потому что эта записка – второй звонок. Надо действовать, но тихо, чтобы знали об этом пока ты и я. И кстати, надо бы и Очкастого тихонько потрясти.
– А почему ты уверен, что записка от Калёного, – и прищурившись, глянул на Андрея, – а может, это твоих рук дело. Ты ведь Гоги невзлюбил при первой встрече – вот и валишь на него.
– Ну, во-первых, парень с запиской описал внешность Калёного, а я его в жизни не видел, а во-вторых, – твою в бога мать! – я брат твой и если мне не верить, то как жить-то, а? Уж лучше сразу пулю в лоб.
– Ладно, не кипятись, – Рихард встал из-за стола и долго ходил по комнате, затем взял трубку телефона и накрутил номер: – Афанасий Петрович… Узнал, узнал… как там ваша тюряга поживает?.. Ах, еще стоит?.. ладно, ладно… дело есть – поможешь… Нет, не камеру с комфортом, я как-нибудь в своей старенькой хибаре… Надо поговорить с одним сидельцем… вещь украли… дорогую… а он может знать приметы… ха-ха-ха… Шутник ты Петрович… Свое отсидел… Нет, не я… Андрей, да, да, брат мой младшенький… Ты его знаешь… ага из спецназа… Да, кстати, у меня есть французский коньяк 1950 года… С удовольствием?.. Ну пока, до встречи… тьфу на тебя… лучше в ресторане, – и положил трубку.