Дверь была открыта. На них поглядывал один из охранников.
— Она не…
— У Нанны была жизнь, о которой я ничего не знала. Я уверена в этом!
— Не понимаю, о чем ты, Пернилле.
— Что она тебе говорила? Она злилась на нас? На меня? На Тайса?
— Нет…
— Мы иногда ругались с ней. Она всегда куда-то спешила — приходила, уходила. Брала что хотела. Носила мои вещи.
— Мои вещи она тоже носила, — сказала Лотта. — И всегда без спроса.
— Да? — Снова слезы из-под сомкнутых век. Лотта Хольст не хотела быть свидетелем ее мучений. — Она ненавидела нас?
Лотта положила руку на плечо сестры:
— Конечно нет. Она любила вас. Вас обоих. И братьев. Она никогда ничего такого не говорила.
— Не говорила?
— Нет.
— Значит, это все я сама придумала?
Охранник подавал ей какие-то знаки. Официанткам не разрешалось отлучаться из зала, во всяком случае не более чем на пять минут в час.
— Этим летом что-то случилось, — сказала Пернилле. — Между ней и Тайсом. — Она закивала, словно вспомнила что-то конкретное. — Сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю. Раньше она всегда была папина дочка. Вертела Тайсом как хотела. А потом они внезапно перестали бывать вместе. Мне она ничего не объяснила.
— Тайс считал, что ей еще рано уезжать от родителей. Она хотела жить самостоятельно и огорчалась, что он не позволяет. — Лотта пожала плечами. — Только и всего. Ей же было девятнадцать, уже не ребенок.
— Ты уверена, что в этом дело?
— Слушай, ты напрасно накручиваешь себя. Тайс хороший отец. Даже если порой делает глупости.
Старший смены подошел к кладовке, окликнул Лотту.