— Она не работала. То есть в нашей семейной фирме подрабатывала иногда, но не за такие деньги…
Он ничего не мог ей сказать, только то, что счет был открыт в январе прошлого года и что взносы делались каждые две недели и прекратились летом.
— Спешки нет, — сказал он. — Не обязательно принимать решение прямо сейчас. Что ж… — Он встал с неуверенной улыбкой. — Если у вас других вопросов нет…
Пернилле не могла оторвать взгляд от выписки со счета Нанны. Бумага лежала на столе, над семейными фотографиями, и дразнила ее. Издевалась над ней.
Когда представитель банка ушел, она снова набрала номер тюрьмы. Попала на любезного оператора.
— Я приду к мужу сейчас, — сказала она.
Охранник привел Пернилле в крохотную комнату для посещений, сам встал у двери. Тайс сидел сгорбившись на исцарапанной деревянной скамье в ярко-синем тюремном костюме, уставив глаза в пол.
Мгновение нерешительности. Затем она подошла, обняла его, ощутила, как он прижал ее к себе, почувствовала, как потекли по лицу слезы.
Они так и замерли, обнявшись, тихо покачиваясь. Его огромная рука зарылась в ее длинные каштановые волосы, словно в поисках чего-то потерянного. Она плакала.
Потом она села напротив него.
— Как мальчики? — наконец спросил он.
— С ними все хорошо.
Он отвел глаза и сказал:
— Я говорил с адвокатом. Она делает все, что может. Когда я выйду отсюда, я займусь домом и улажу все с банком.
Она отвернулась, вытерла слезы. Ее вдруг пронзила жгучая злость, и она никак не могла понять, откуда взялось это чувство.
— Я все устрою, — продолжал он. — Не волнуйся.
Глядя на бесцветный день за окном, она спросила:
— Что произошло у вас с Нанной прошлым летом?
Он вскинул голову, и она встретилась с ним взглядом. Его глаза — непроницаемые, порой агрессивные — принадлежали той стороне его натуры, которая пугала ее.
— Что?