Алчность

— Тс-с-с. Это не так. Прекрати, — возразила она, не сумев сдержать улыбки. — В любую минуту может вернуться Стивенс.

Эд Браун придвинулся к решетке немного ближе.

— Я не могу дождаться той минуты, когда мы будем вместе, — прошептал он. — Я думаю об этом каждый день.

— О-о-о, — проворковала она, с любовью глядя на него, улыбка вновь появилась на ее лице. Но затем она обернулась и посмотрела в тюремный коридор, и «язык» ее тела полностью переменился. Она застыла. — Стивенс. Как дела? — Ее голос звучал тускло, тон стал официальным.

Эд услышал шаги, приближающиеся к его камере, и вернулся на угол своей тюремной койки. Через пару секунд появился Стивенс, плотный, внушительный мужчина ростом шесть футов четыре дюйма, с ручищами гориллы и нашивкой на плече. Скорее всего, его отчислили из полицейской академии, решил Эд. Стивенс работал в дневную смену в охране исправительного центра Лонг-Бэй с полудня до полуночи. Это стало одной из причин, по которой Эд Браун предпочел придерживаться ночного графика — все для того, чтобы как можно больше времени проводить с ней и избежать длинных тоскливых часов со Стивенсом, который торчал у камеры, абсолютно не представляющий никакой пользы и не годный даже для приличной беседы. Теперь Эд спал с пяти вечера до полуночи, пока на смену не заступала эта женщина. Выключенное освещение его не волновало. Его адвокат позаботился о том, чтобы Эд получал в свое распоряжение лампу для чтения и телевизор в любое время, когда захочет, при условии что он будет включать его не слишком громко. Эд соблюдал умеренность во всем.

— И о чем вы только болтаете? — фыркнул Стивенс, проведя ладонью по наголо обритой голове, которую многочисленные грубые шрамы делали похожей на дорожную карту.

«О, ты даже представить себе не можешь, как много у нас общего», — подумал Эд с непроницаемой улыбкой.

— Нужно же чем-то заняться, чтобы скоротать время, — ответила женщина из ночной смены.

Все верно. В отличие от кинофильмов, большинство тюремщиков не выходили за рамки дозволенного, чтобы сделать жизнь тех, кого они стерегли, несчастной. Охранник должен быть здесь, а заключенный — там, в случае с Эдом — пребывать в ожидании приближающегося судебного процесса, до которого теперь уже оставалось менее сорока восьми часов. Посему они сосуществовали настолько мирно, насколько у них это получалось. Никаких попыток сделать жизнь еще более трудной, чем она есть. Случалось немало долгих бесед, и завязывавшаяся порой своего рода дружба между охранниками и некоторыми наиболее покладистыми заключенными, осужденными на длительный срок, не являлась чем-то исключительным. Поэтому на первый взгляд ночные бдения и болтовня Эда с охранницей из ночной смены не казались чем-то странным. Необычным был только предмет их дискуссий, но они держали его в тайне.

— Увидимся завтра.

Отдежурив свою двенадцатичасовую смену, надежная союзница Эда ушла не оглянувшись. Он слышал, как позвякивали ее ключи, и этот звук отдавался в его ушах райской музыкой.

Работа продолжалась почти тринадцать месяцев, но Эд Браун достиг своей цели. Объект был тот что надо: стареющая непривлекательная женщина, без мужа, без детей, лишенная хоть сколько-нибудь интересной жизни, одинокая сотрудница исправительного центра, втайне страстно желающая потерять голову от романтического кавалера. Поначалу она была твердой, как гвоздь, но Эд дождался того момента, когда под его терпеливым и умелым воздействием заскорузлая корка размякла. Способность к размышлениям и осмотрительность всегда являлись сильными сторонами Эда. В положенный срок она раскололась перед ним словно яйцо, внутри которого — сама сентиментальность и трепетность.

Превосходно.

— Извини, Пит, — вежливо обратился Эд к Стивенсу, — будь так добр, включи мне это… э… телевизор.

В разговорах с людьми вроде Стивенса Эд старательно демонстрировал раболепие и изображал недостаток умственных способностей. Поэтому окружающие считали его тупым и покорным, показное смирение Эда внушало им ложное чувство превосходства и безопасности, которое можно было использовать против них. Зачастую Эда по-прежнему ошибочно принимали за бледного очкарика, мишень для тычков и подзатыльников на каждой переменке в школе, безответного мальчишку без друзей, без карманных денег, без чистой одежды. Однако он прибегал к такой уловке сознательно. Со времен школы Эд обрел силу и теперь настойчиво стремился вернуться на свободу, чтобы вновь пустить ее в ход.

Стивенс включил для него телевизор, из соображений безопасности установленный в коридоре, повернув экран к его камере.

— Большущее вам спасибо. Очень вам признателен.

Для Эда уже стало рутиной ложиться спать после просмотра новостей и дневных телешоу, этаким последним пунктом в домашнем задании.

— Не понимаю, как ты можешь смотреть это дерьмо, — буркнул однажды Стивенс. В ответ Эд только улыбнулся.

Надевай свои туфли на «шпильках», Макейди.