Прятки со смертью

В те дни он держался со мной намного резче. А я была с ним намного откровеннее, пока не поняла, что влюбилась еще в наше первое свидание. Позже, когда накатит слабость, я буду вспоминать это свидание.

В течение года я вышла замуж за Карло Ди Форенца и переехала из своей квартиры в его дом с видом на горы Каталина на севере города. Дом был декорирован покойной женой Карло, Джейн, в стиле моей сумасшедшей тетушки Жозефины. Иными словами, красные абажуры с бахромой и бельгийские искусственные гобелены с изображениями единорогов. На просторном заднем дворе статуя сидящего на скамье святого Франциска в натуральную величину. Меня это устраивало, поскольку сама я никогда не украшала свое жилье. Кроме того, это соответствовало тому типу человека, на которого мне хотелось походить. Словно готовая суперобложка для книги.

Дом шел в комплекте с парой мопсов — что-то вроде помеси Петера Лорре[4] со свиной сосиской. Собак Карло подарила Джейн перед самой смертью от рака пять лет назад: она решила, что после ее ухода забота о животных даст мужу цель в жизни. Мы всё собирались дать им клички.

Но лучшей частью моих перемен был сам Карло.

Это все — я имею в виду свадьбу — произошло настолько быстро, что в голове звучал голос матери, шепчущей одну из своих банальностей: «Женишься на скорую руку да на долгую муку». Но мне так хотелось. Признаюсь, тогда я не была ни в чем уверена, ведь с Карло мы едва познакомились. Однако, поскольку сравнивать мне было особо не с чем, новый образ жизни пришелся вполне по душе. Кто-то скажет, что этого недостаточно для выстраивания хороших отношений, но я точно знала: настало время оставить жестокость в прошлом и отдать все силы на освоение роли идеальной жены. Да, идеальная жена — это женщина, которой я теперь стану.

Карло старался не спешить. Он привыкал не подкрадываться и не обнимать меня сзади. Класть ладонь мне на щеку так нежно, чтобы я прижималась к ней, а не напрягалась. А еще никогда не пытался вытянуть причины моего поведения «бей или беги», и я уверена, что он внутренне согласился: лучше ему не знать. Я понемногу отмякала, учась доверять ему. Жизнь казалась идеальной, за исключением тех моментов посреди ночи, когда меня вдруг переполняла тревога, а сердце начинало колотиться в привычном ужасе от мысли, что он бросит меня и я потеряю все, что наконец обрела.

Этот первый год мы занимались любовью, выгуливали мопсов, соблазняли друг друга нашими любимыми блюдами (его — суши, мои — индийские), смотрели фильмы — во мне неожиданно проснулся интерес к психоделическим работам независимых студий, Карло же с удовольствием поглощал картины, где все взрывалось, — и собирали камни.

Коллекционирование камней и минералов, можно сказать, мое хобби. Симпатичные камни не менялись и не умирали у тебя на руках. Мое любимое местечко для поиска — безлюдное высохшее русло реки примерно в полумиле от дома, под мостом, по которому бежит шоссе Голдер-Ранч-роуд. В сезон летних муссонов сумасшедший ливень, выплеснув в пустыню все тридцать сантиметров годовой нормы осадков за несколько месяцев, обрушил столько камней с окрестных гор — собирай не хочу.

В тот день в начале августа я самостоятельно дошла до пересохшей реки, наполнила рюкзак почти десятью килограммами всего, что выглядело нестандартно и красочно, и потащилась обратно в гору, чувствуя небольшое головокружение и слабость от сорокаградусной жары, но довольная трофеями.

А вскоре показался наш задний двор на восточном краю ранчо «Черная лошадь». Мы — недавняя «аномалия», окруженная коренными обитателями пустыни. Людьми с лошадьми. Людьми, живущими в трейлерах и готовящими в них стряпню на метане. Когда идет дождь, отчетливо слышен запах навоза. И иногда трейлеры взрываются.

Думаете, я тут критику развожу? Проведя бульшую часть жизни в городских квартирах, я искренне полюбила эту деревенскую местность так, как можно полюбить сгорбленного старенького дядюшку, который рассказывает интересные вещи о войне. Полюбила запах конского навоза и редкий крик осла, принесенный ветром невесть откуда, или навевающий воспоминания отрывистый звук выстрела со стороны стрелкового клуба «Пима».

Однако, как я уже говорила, из всего этого мне милее был мой Карло. Высокий, как Линкольн, с легким итальянским акцентом, римским профилем, скорбными глазами Аль Пачино и — словно в противовес им — улыбочкой негодника.

Когда я приволокла рюкзак на кухню и вывалила камни в раковину, Карло готовил «сок для колибри»: вода и немного порошка клубничного цвета. Я не просила, но он повесил кормушку на белую колючую акацию на переднем дворе. Теперь из окна своего кабинета я могла наблюдать за птичками.

Вид мужа, укрепляющего кормушку ради моего удовольствия, заставил сердце… переполниться от волнения, — наверное, избитые слова, но для меня это абсолютно новое чувство.

Подобная реакция может показаться чересчур сильной для человека, всю жизнь с восторгом наполняющего поилку для птиц. Если вы вели относительно спокойную мирную жизнь, вам вряд ли удастся прочувствовать значение этого события так, как ценю это я. Не понять, каково существовать день за днем с таким трепетом в груди, словно внутри скрипичная струна, периодически дрожащая и звучащая. Теперь струна молчит, поскольку мелодию рождала угроза насилия, а она в прошлом.

Я жила в мире с мужчиной столь великодушным и чутким, что он поил супом колибри. Что, выглядит слишком вычурно? А мне плевать.

— Что ты мне принесла? — Карло наливал сок в прозрачный пластиковый контейнер. Низкий голос и блеск в глазах придавали вопросу двусмысленность.

— Перфессер, всего лишь кучку симпатичных камушков. Ну-ка, признавайся: а ты чего ждал?

Я повернулась к раковине, выгрузила камни, сполоснула их один за другим и разложила, не вытирая, на темной гранитной разделочной полке для осмотра Карло.

Влажные, они ярче заиграли красками: приглушенный кроваво-красный, ванильное мороженое, круглый и крапчатый пестро-зеленый, как яйцо динозавра, переливчато-серебристый в черную крапинку. Мы открыли цветной атлас минералов юго-востока США, чтобы разобрать наш «улов».