Дети ночи

22
18
20
22
24
26
28
30

Весь следующий день наша группа потратила на встречи с «официальными лицами» переходного правительства, в основном членами недавно созданного Фронта национального спасения. День был настолько сумрачным, что включилось автоматическое уличное освещение вдоль широких бульваров Бэлческу и Республики. Здания не отапливались или, по крайней мере, этого не ощущалось. Те мужчины и женщины, с которыми мы разговаривали, выглядели практически одинаково в своих не по росту больших однообразных шерстяных пальто тусклых расцветок. К концу дня мы успели переговорить с каким-то Джуреску, двумя Тисманяну, одним Боросойю (который, как в конце концов выяснилось, не имел никакого отношения к новому правительству и был арестован почти сразу же после нашего ухода), несколькими генералами, в том числе с Попеску, Лупоем и Дьюржу, и, наконец, с истинными руководителями, среди которых были Петре Роман, премьер-министр переходного правительства, а также Ион Илиеску и Думитру Мазилу, президент и вице-президент при режиме Чаушеску.

Все они высказывали одну и ту же мысль: «Мы несем ответственность за нацию, и любые рекомендации для наших учреждений и организаций будут восприняты с бесконечной благодарностью». Официальные лица обращались ко мне с величайшим почтением, потому что не только знали мое имя, но и представляли себе объемы стоявших за мной капиталов. Тем не менее даже это подобострастное внимание носило оттенок какой-то растерянности. Они напоминали лунатиков среди хаоса.

Возвращаясь в тот вечер в «Интерконтиненталь», мы видели, как толпа – в основном из конторских работников, уже покинувших свои каменные ульи в центре города, – била и пинала троих мужчин и женщину. Раду Фортуна ухмыльнулся и показал на широкую площадь перед отелем.

– Вон там… на Университетской площади на прошлой неделе… когда люди выходить на демонстрацию и петь – знаете? Армейские танки давить людей, еще больше стрелять. Эти, наверное, информаторы секуритате.

Прежде чем микроавтобус остановился перед отелем, мы заметили, как солдаты в форме уводили, подгоняя прикладами автоматов, предполагаемых информаторов, а толпа сопровождала их плевками и пинками.

– Нельзя сделать омлет, не разбив яйца, – пробормотал наш заслуженный профессор.

Отец О’Рурк стрельнул в него взглядом, а Раду Фортуна поощрительно хохотнул.

– Мы думали, Чаушеску получше приготовился к осаде, – сказал после ужина доктор Эймсли.

Мы оставались в ресторане, поскольку здесь, казалось, было теплее, чем в наших номерах. По большому залу бесцельно бродили официанты и несколько военных. Репортеры управились с ужином быстро, издавая при этом максимум шума, и вскоре отправились в какое-то другое место, куда обычно ходят напиваться и говорить друг другу циничные вещи.

Раду Фортуна присоединился к нам, когда подавали кофе, и сейчас он обнажил в фирменной улыбке щербатые зубы.

– Вы хотеть видеть, как Чаушеску готовиться?

Доктор Эймсли, отец О’Рурк и я кивнули в знак согласия. Карл Берри решил пойти в свой номер, чтобы дожидаться там звонка из Штатов, а за ним последовал доктор Пэксли, бормоча под нос, что нужно пораньше лечь спать, Фортуна вывел нас троих на холод и по темным улицам повел к закопченным стенам президентского дворца. Из тени появился ополченец, поднял ствол своего АК-47 и окликнул нас лающим голосом, но Фортуна что-то спокойно сказал, и всех пропустили.

Во дворце не было света, не считая случайных огоньков в огромных, раскиданных повсюду бочках, в которых спали или сбились в кучу, чтобы согреться, солдаты и ополченцы. Кругом поломанная мебель, с окон двадцатифутовой высоты содраны портьеры, пол усеян бумажками, а строгий кафель испещрен темными полосами. Фортуна провел нас по узкому залу, через ряд комнат жилого вида и остановился перед чем-то вроде стенного шкафа без каких-либо пометок на дверцах. Внутри шкаф площадью фута в четыре оказался пустым, если не считать трех фонарей на полке. Фортуна зажег фонари, протянул один из них Эймсли, а другой мне, после чего прикоснулся к окантовке в верхней части задней стенки. Панель медленно сдвинулась в сторону, открывая каменную лестницу.

– Мистер Трент, – заговорил Фортуна, глядя на мою трость и трясущиеся руки старого человека. Свет фонаря отбрасывал на стены дрожащие тени. – Здесь много ступеней. Может быть… – Он потянулся к фонарю.

– Ничего, справлюсь, – буркнул я сквозь зубы. Фонарь остался у меня.

Раду Фортуна пожал плечами и повел нас вниз.

Следующие полчаса прошли как во сне, почти вне реальности. Лестница спускалась в гулкие подземелья, откуда расходился лабиринт каменных тоннелей и других лестниц. Когда Фортуна вел нас по этому лабиринту, свет фонарей отражался от сводчатых потолков и гладких стен.

– Бог ты мой, – пробормотал Эймсли минут через десять ходьбы, – это тянется на мили.

– Да-да, – улыбнулся Раду Фортуна– На много миль. Здесь были складские помещения с автоматами на

полках и висящими на крюках противогазами; командные пункты с радиостанциями и выглядывающими из темноты телемониторами, причем некоторые из них были разбиты, будто некие сумасшедшие с топорами вымещали на них ярость, а другие – все еще под прозрачными пластиковыми чехлами – ожидали только операторов, которые бы их включили; были здесь и казармы с койками, печками и керосиновыми обогревателями, вызвавшими у нас зависть. Некоторые помещения оставались практически нетронутыми, другие явно были исходным пунктом панического бегства или местом не менее панических перестрелок. Стены и пол одного из таких бункеров были заляпаны кровью, потеки которой при свете наших фонарей выглядели скорее черными, чем бурыми. В дальних уголках тоннелей еще оставались трупы: одни плавали в лужах крови, стекавшей из люков сверху, другие валялись за наспех сооруженными на перекрестках подземных улиц баррикадами. Под каменными сводами пахло, как в лавке мясника.