– Да, но большинство мужчин не хотят больше носить нашу одежду. Они не хотят выглядеть отсталыми и слабыми. Они хотят одеваться, как наши… как наши завоеватели.
Она употребила правильное слово.
– Давным-давно, – продолжала Сума, – прадедушка Ватенде был вождем вроде Калулу, который высушил реку. Его деревня была не такая, как эта. То был окруженный палисадом форт. Когда на него нападали, земледельцы укрывались за палисадом. У него было много руга-руга.
– Что за руга-руга?
– Ты бы назвала их пажами. Мальчики без семей, которых растили при королевских дворах и учили хранить верность вождю. Вот только руга-руга были воинами.
– Так вот откуда Кони [96] в Уганде почерпнул свои идеи?
Сума не ответила, и я снова задумалась – не оскорбила ли я ее.
– В те дни все вожди имели руга-руга.
Я сменила тему разговора:
– А что случилось с предком Ватенде?
– Сперва пришли миссионеры, потом немцы в тысяча восемьсот тридцать девятом году, потом – британцы. Как и Калулу, прадедушка Ватенде и его дедушка были побеждены и убиты.
Я покачала головой:
– Не понимаю, почему тогда он хочет одеваться на западный манер.
– Я думала об этом. Может, это своего рода травматические узы, вроде вашего так называемого стокгольмского синдрома [97]. Только наша военная дубинка напоминает Ватенде, что его предки были вождями и воинами.
Если все так и было, Ватенде стоило пожалеть.
– Я видела фотографии масаев. Они не носят западной одежды.
– Они сражались за свой путь в жизни и победили, но у них отобрали землю и запретили им охотиться на львов, кроме тех, которые убивают их скот. Вскоре все масаи станут аттракционом для туристов.
В голосе Сумы звучали покорность и смирение.
Африки, о которой я мечтала, в том виде, в каком она была раньше, больше не существовало. Я слышала, как женщины поют песню, которой научили их миссионеры: «Господь добр. Мунгу юй мвема, юй мвема, юй мвема».
Полная горя и бесполезного отрицания, я уснула под отдаленные звуки грома, перекатывающиеся в небе.