– Да. Так они нас с ветерком доставили. За три секунды. Домой к Медному.
– Да-а, – протянула Людочка и украдкой посмотрела на свою грудь, заметно уступающую по размерам выпуклостям подруг. – Я бы тоже так хотела…
– Приходи на Симорон-движняк «НейТРАЛизация вREDных людей», – пригласила Соня. – Там можно будет всласть подурачиться. Уже готовимся!
И она назвала Людочке день и час.
Травматолог, как оказалось, сидел буквально в двух шагах – в платной клинике, расположившейся в помещениях детсада за жилыми домами. Девушки проводили Людочку. Они прошли гордо по Маркса, шлепая по новенькой тротуарной плитке и распугивая расфуфыренных, цокающих каблуками студенток из расположенной неподалеку «блатной» Торговой академии.
А потом Люда получила справку. Седенький дядечка все косился на нее, видимо, мучительно выбирая между ней и Иркой. Затем она поехала домой.
Город Принцесса завоевала тоже.
Тексты
Мирикла, Патрина и возмездие
– Ты кто? Цыганка?! Да какая ты, в пикалку, цыганка! – бубнил Левка Грязный, пытаясь одной рукой раздернуть молнию джинсов. – Давай, давай, чувиха, минетик мне быстренько сделаешь, и все – свободна, гуляй…
У него это плохо получалось, потому что второй рукой, лежащей на затылке Патрины, он пытался пригнуть ее черную голову вниз рукой, твердой, с мозолями от кастета и со сбитыми костяшками пальцев. Мощными «омоновскими» ботами он прищемил ей пальчики босых ног, но Патрина не ощущала боли, а только ужас, стыд и… бессилие.
Надо же ей было отойти от Мириклы – в киоск за газировкой! Тут ее и углядел этот толстый, сальный, с тяжелым духом немытого мужского тела, исходящего от его живота, вываливающегося из тельника. Он поймал девочку за волосы и задержал на месте; Патрина даже вскрикнула от неожиданности, а он, глядя в ее смуглое лицо, начал допытываться: кто такие, из какого табора, почему работают на чужой территории, кто крышует. Но Патрина не отвечала, и Левка-Грязный, один из «смотрящих» за территорией вокзала, взглянув в ее глаза, заметив «фенечки» на руках и джинсовую рубашку вместо традиционной цыганской одежды, сделал вывод: бродяжка, бесхозная, косит под цыганку. Значит, можно с ней позабавиться. На что они еще нужны, эти девки?
Он завел ее за пивной киоск, где утоптанная земля прокисла от мочи (тут располагался негласный туалет), притиснул животом к дощатой стенке и пытался наклонить ее голову с горячими, нагретыми солнцем волосами. Но Патрина стояла, как стальной, негнущийся прутик. Он вел себя нервно, навалился на нее, наступил на ноги и все равно ничего не мог сделать.
И она тоже – ничего не могла сделать. Патрина видела это тело насквозь, как на экране рентгеновского аппарата: и забитые черной слизью легкие, и болезненно увеличенную печень, и гнилой член в квадратном пересечении бедер. Она могла бы невидимой рукой взять его, например, за темнеющие лепестки почек и сжать. Но Патрина не позволяла себе этого сделать. Она была устроена так, что не смогла бы сознательно причинить вред человеку, пусть и опасному для нее. Этот внутренний запрет блокировал в ней любое агрессивное движение. Почему, отчего – Патрина не понимала. Но, видимо, так было задумано, чтобы спасти ее от саморазрушительной власти над другими людьми.