Но собак не было. Только алтаец в своей засаленной тюбетейке сидел за барьерчиком, смолил короткую черную трубочку-рожок да стукал по очередной подметке.
– Вот, – Людочка брякнула на барьерчик части разобранной обуви. – Можно это… прибить?
– Мозна, все мозна! – забормотал алтаец, шепелявя и вынимая изо рта гвозди, но говорить от этого разборчивее не стал. – Эх, сабзенька-девоска, сватипка буит, да? Все зделаем, сабзенька, завсем зделаем…
– Какая свадебка? – машинально отреагировала девушка.
Внезапно у нее все поплыло перед глазами: ощутила дурноту. Будто находясь в кристальном кубе, Любочка вдруг увидела себя и алтайца сверху. Но только она почему-то лежала на каменной россыпи, лопатками упираясь в острые ребра плит, абсолютно голая, с неприлично разведенными ногами и мешком на голове, всем своим естеством раскрытая, беззащитная. А луч бил прямо в центр тела – луч Солнца. Но это было не столько раз грезившееся ей изнасилование: Людочка увидела, как напрягся, вздулся бугром ее живот, и все ее женское, вывороченное, готово выпустить в мир что-то…
Видение длилось секунды три, может – четыре. Но оно так сильно тряхануло ее и повело, что Люда вскрикнула и ухватилась за барьерчик. Тот поехал, рассыпая на цементный пол золотистые гвоздики сапожника и лоскутки дратвы.
– Ой, простите!
Девушка тут же присела на корточки и стала лихорадочно собирать рассыпанное добро. И тут она снова испытала ощущение СЛЕЖКИ, но едва успела подумать об этом, как чья-то рука, сухая и почти невесомая, подняла ее каштановую челку на лбу.
Людочка вскрикнул, сидя. В ту же секунду встретилась с желтыми глазами сапожника. Она сидела на полу, а он зачем-то склонился к ней и смотрел на нее из нижней части барьерчика. Странно смотрел. Может, это он и приподнял ей волосы на лбу?!
Девушке стало просто жутко. Она вскочила с пола, позабыв о рассыпанном. Путаясь в пакете, выхватила свой старушечий кошелек и спросила дрожащими губами:
– Когда готово будет? Сколько я… вам должна?
– Эх-хе, сабзенька-девоска! – проскрипел сапожник, чьи глаза снова стали мутными и сонными. – Послезавтра приходи, девоска. Все зделаем, зто рублей будет, девоска!
Из подвальчика Люда выскочила, как из сауны, нагретой до запредельной температуры. Вылетела пробкой. Организм требовал сброса чудовищного напряжения, которое она испытала там, в мастерской сапожника. Девушка пробежала по двору и увидела вытянувшийся из окна первого этажа, из чьей-то квартиры, черный шланг. Тот смирно лежал на газоне, поливая клумбу с пышными огоньками. В два прыжка Люда оказалась около шланга, схватила его, пальцами сдавила кончик, расплющивая черную резину, и тотчас в десятки раз сжатая струя воды кинжальным холодным острием ударила в землю. Зажмурившись, девушка направила эту струю на свои босые ноги. Было ощущение, что вода, проточная, почти ледяная, режет их на полоски, и фонтан брызг поднялся вверх, оросив и обрезанные шорты, и тельняшку, и разгоряченное лицо. Но стало легче. А в квартире с хлопком сорвался с крана второй конец шланга, и загрохотала вода. Люда, мокрая с ног до головы, еще держала в руках шланг, когда из окна высунулась сонная физиономия мужика, что-то дожевывающего, и изумленно уставилась на мокрую девчонку.
– Ты хто?! – от неожиданности тот даже икнул.
Людочка подняла свои глаза, жутко некрасивые, с прозрачным зрачком и маленьким хрусталиком – проколотой черной точкой. Посмотрела на мужика и выпалила неожиданно:
– Кто? Царевна Укок, понял?!
А потом бросилась наутек, едва сдерживая смех. Вслед ей донеслось:
– Дура сумасшедшая!
Примерно в это же время в центре города, под кирпичным особняком с вечно закрытой наглухо дверью, в зале с компьютерами и огромной картой на стене, произошло движение. Какой-то всплеск активности, для постороннего глаза незаметный. И лишь тот, кто мог одновременно наблюдать и за большой картой-монитором, и за людьми в зале, заметил бы, что на карте полыхнул один из белых огоньков и внезапно изменил цвет на изумрудно-зеленый. Да так, что изображение задрожало, переливаясь, а у компьютера на полукруглом столе сразу собралось несколько человек: парень с внешностью борца и очкарик-«ботаник» в сером костюмчике.
Боксер тихо, но четко и быстро, проговорил: