Возроди во мне жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, — ответил Андрес. — Я беру ее в жены, обещаю любить и заботиться, в горе и радости, и что там еще по тексту... Хватит уже болтовни. Где нам расписаться? Каталина, возьми ручку.

У меня не было собственной подписи, ведь раньше я никогда и ничего не подписывала, поэтому я просто написала свое имя с росчерком, как меня учили монахини: Каталина Гусман.

— Асенсио, — подсказал Андрес у меня из-за спины. — Сеньора, пишите «Асенсио».

Затем он поставил свою закорючку, которую я вскоре научилась различать и даже копировать.

— Почему ты расписалась как Гусман? — спросил он. — Нет, девочка моя, так не полагается. Это ведь я за тебя отвечаю, а не ты за меня. Ты вошла в мою семью и принадлежишь мне.

— Тебе?

— Свидетели, ваша очередь! — теперь вместо судьи стал распоряжаться Андрес. — Юнес, распишись вот здесь. И ты, Родольфо, тоже. Для чего, вы думаете, вас сюда пригласили?

Когда мои родители поставили свои подписи, я спросила у Андреса, где его родители. До сих пор мне как-то не приходило в голову, что у него тоже должны быть отец и мать.

— У меня есть только мама, но она тяжело больна, — произнес он таким тоном, какого я никогда не слышала от него прежде, так он говорил только о своей матери. — Поэтому на церемонию пришли Родольфо и София, мои кумовья, ведь кто-то от моей семьи должен присутствовать.

— Если подпишется Родольфо, пусть подпишутся и мои братья и сестры, — потребовала я.

— Ты с ума сошла, они же испортят регистрационную книгу.

— Но я хочу, чтобы они тоже подписались, — настаивала я. — Если Родольфо подпишется, то и они тоже должны. Мы с ними вместе играли.

— Ну хорошо, пусть подпишутся, — уступил Андрес. — Кабаньяс, пусть дети поставят свои подписи.

Никогда не забуду, как мои братья и сестры расписывались в книге. Прошло не так много времени, как мы переехали из Тонансинтлы, и они еще не вполне избавились от деревенской застенчивости. Барбара в испуге распахнула глаза и прошептала, что я сошла с ума. Тереса наотрез отказалась участвовать в этой игре. Зато Маркос и Даниэль с их нечесаными вихрами со всей серьезностью поставили подписи. Причесывались они лишь когда фотографировались, остальное их не волновало.

На голове у маленькой Пиа был шиньон с нее ростом. Глаза ее находились на уровне стола, а чуть выше колыхался огромный красный бант в белый горошек.

— И не говори потом, что твоя семья не выпендривается, — шепнул Андрес, чтобы услышал папа, и ущипнул меня на талию. Тогда я этого не понимала, но сейчас уверена, что он сказал так специально для папы. С годами я выучила, что Андрес ничего не произносит просто так. И что ему нравилось уязвить моего папу. Накануне вечером он с ним разговаривал. Сказал, что хочет на мне жениться, и если папа не согласен, то он сумеет его убедить, по-хорошему или по-плохому.

— По-хорошему, генерал. Это честь для меня, — ответил отец, не в состоянии возразить.

Годы спустя, когда Лилия, дочь Андреса, тоже собралась замуж, он мне сказал:

— Думаешь, я буду вести себя с дочерьми, как твой папаша? Да ни за что. Моих дочерей не уведет на всю ночь какой-нибудь подонок. Мои дочери вовремя попросят меня выяснить, что за кретин собрался их увести. Я своих детей подарками не осыпаю. Тот, кому понадобятся мои дочери, будет меня умолять и отдаст всё, что имеет. Придем к соглашению — хорошо, а не придем — пусть катится к черту. И венчаться они будут в церкви, плевал я на Хименеса и его споры со священниками.

Пиа еще не умела писать, а потому вместо подписи нарисовала рожицу с двумя глазками. Судья потрепал ее по щеке и тяжело вздохнул, изо всех сил стараясь скрыть раздражение. К счастью, на этом все закончилось. Родольфо и Чофи — так все называли Софию — быстро поставили свои подписи, эта парочка толстяков просто умирала с голоду.