Тень мальчика

– Вообще говоря, известно…

– Боль. Зуд во всем теле, будто под кожей копошатся тысячи насекомых. Тоска, страх, бессонница, боли в животе, иногда очень сильные. Приходится вызывать хирурга, чтобы тот исключил так называемый острый живот… Рвота, диарея… кости кажутся хрупкими, будто гипсовыми, малейшее прикосновение – как удар кулака.

– И как ему это удалось?

– Где-то раздобыл трамадол и кодеин и тайно принимал в первые дни, на этапе детоксикации. Это, конечно, смягчает симптоматику, но успех Юнаса только этим не объяснишь. Он и в самом деле страстно хотел покончить с наркотиками.

– А как вы с ним общались? Насколько мне известно, он был глухим.

– Мои родители тоже глухие, так что я выросла в среде, где преобладал язык жестов. Думаю, я одна во всей стране, кто может помочь глухим наркоманам, а их гораздо больше, чем можно подумать. К тому же Юнас, если пользовался слуховым аппаратом, кое-что слышал.

Эва пролистала папку. Психологические характеристики, результаты ранее проведенных реабилитационных программ, данные о Сандре Дальстрём и Линни Хольм. Это, похоже, самое важное. Старые расследования, решение о помещении в детский дом… и ни слова о его биологических родителях. По-видимому, на эти материалы все еще распространялся закон о неразглашении, и чтобы с ними ознакомиться, требовалось особое решение прокуратуры.

– Вы говорили, что он хотел с вами встретиться незадолго до смерти?

– Да. Хотел что-то рассказать.

– Что?

– Не знаю… бормотал что-то несвязное. Дескать, хочет завязать со всем этим… так он сказал. Якобы он принимает участие в каком-то медицинском эксперименте, а ему за это оплачивают героин. Много лет уже… но он хочет с этим покончить, и первое, что он должен сделать, – вылечиться от наркомании. Никаких имен, ничего. Мы договорились встретиться, но он не пришел. Как раз за два дня до того, как его нашли мертвым… мог бы рассказать и побольше.

– Звучит загадочно.

– Надо делать скидку на то, что верить Юнасу на сто процентов было нельзя. Он смешивал реальность со своими фантазиями… думаю, ему так было легче примириться со своим существованием. Последний год был просто ужасным. Его несколько раз госпитализировали в Санкт-Йоран с острым токсическим психозом. Он слышал голоса… ему якобы кто-то диктовал, что ему делать, кто-то управлял его волей. В истории болезни отмечалась крайняя агрессивность, куда более выраженная, чем обычно.

– Но, судя по этим бумагам, он и в детстве отличался повышенной агрессивностью?

– В десять лет избил до полусмерти свою младшую сестру. Это, собственно, и послужило последней каплей для родителей. Они передали его социальным службам.

– Здесь есть слово «психопат». Вы согласны с этим диагнозом?

– Это точка зрения врачей, и не мое дело ее оспаривать. Хотя… честно говоря, я так не думаю. Не могу сказать, чтобы он был совсем лишен эмпатии. Нет… видно было, что он чувствовал сострадание, переживал за кого-то.

– А об этом, как вы его назвали, «медицинском эксперименте», он больше ничего не говорил?

– Нет. Но я исходила из того, что он все придумал.

Эва посмотрела в окно. Начался дождь, заблестели крыши машин на парковке. Перед глазами возникла Лиза. Не думать об этом.