Последняя побудка

Прентис посмотрел на него: старик не шутил. Прентис сделал глубокий вдох и снова осмотрел пустыню. Потом выдохнул, наклонился в седле и стал думать. Он немного волновался из-за испытания, которому подверг его старик. Но все равно, это чем-то напоминало игру, он чувствовал радость, как от разгадывания головоломки, и, хотя в какой-то миг он ощущал на себе взгляд старика, он очень скоро забыл о своих чувствах и сосредоточился на поставленной задаче.

– Ну, посмотрим. Значит, надо подумать. Что ж, там, где есть вода, растут деревья и кусты. Не вижу здесь никаких деревьев. Кустов тут полно, это мескит, но довольно сухой и растет беспорядочно. Вон целые заросли в канаве, в сотне ярдов справа, но, я думаю, это осталось с сезона дождей. Не знаю. Трудно сказать. Надо поискать.

– Ну, что ж, хорошо. А еще что?

– Еще, наверное, должны быть животные. Скорее всего, маленькие. Ящерица, например. А может, и кабан. В крайнем случае, птица. Кстати, о животных. По-моему, там что-то шевелится. Вон там, впереди. Движущаяся точка между утесами.

– И что это, по-твоему?

– Слишком далеко, не видно. Что-то крупное, может быть, олень?

Старик сунул руку в переметную суму и достал оттуда бинокль. Прентис посмотрел в него.

– О Господи, – сказал он.

– Что там?

– Лошадь.

Старик поцокал языком.

– Вы знали?

– Я только что вернулся отсюда. Это-то я и хотел тебе показать.

Он взял бинокль, опустил его в сумку и застегнул ее, потом схватился за поводья и поскакал вниз по склону.

Они довольно долго добирались до лошади, то видели ее, то теряли из виду. Когда они поднимались на утес, она возникала перед их глазами. Поначалу она казалась точкой. Потом стали ясно видны ноги, голова, общие очертания, и теперь уже не было сомнений, что это лошадь.

Прентис ничего не понимал. Они приближались, а лошадь стояла на месте. Они двигались достаточно шумно, она не могла их не услышать. Она должна была испугаться. Или, наоборот, кинуться к ним. Одно из двух. Но эта лошадь, казалось, не обращала на них внимания. Потом он подскакал ближе, пригляделся, и в животе у него все перевернулось.

У лошади не было глаз. Кто-то их выколол, оставив пустые слезящиеся глазницы. Спина выглядела еще хуже: сплошные кровавые раны, белые от гноя, покрывали ту часть спины, где было седло; в них копошились черви; в тех местах, где начиналась гангрена, кожа позеленела. Немудрено, что лошадь не испугалась их и не подбежала к ним. Она столько выстрадала, что ей было ни до чего.

– Боже мой, что с ней случилось?

– Ну, спина, допустим, стерта седлом. Это одна из лошадей Вильи. То есть не его лично, а кого-то из его людей. Они ее заездили чуть ли не до смерти и оставили здесь.

– Но глаза. Что с глазами?