Третий Храм Колумба

22
18
20
22
24
26
28
30

Захария смотрел вслед послу, быстро покинувшей сад Шенбрунна. После восьми часов спустились сумерки, солнце спряталось за горизонт, и стало прохладно.

Совершенно неожиданный поворот.

Нужно приказать Роче, чтобы он проверил мусорный контейнер.

Но Саймон знал, что израильтянка сказала правду.

Его мало интересовала политика. Он ни разу не видел, чтобы из этого сложного процесса получалось что-то разумное. Бесконечные разговоры, ведущие к ослабляющим страну компромиссам, направленным только на то, чтобы выиграть очередные выборы. Захария же хотел результатов, а не голосов избирателей. Действий, а не болтовни. Изменений нынешнего порядка.

Секретность была его союзником.

Но не теперь.

По крайней мере один человек разделял его взгляды.

В кармане Саймона завибрировал телефон.

Он посмотрел на дисплей, но на нем не отобразился номер. Значит, звонил Роча, и поэтому он решил ответить.

Но голос, который он услышал в трубке, принадлежал не Роче:

– Сеньор, вас беспокоит Матео, с Кубы.

Это имя австриец знал.

– Это Захария, Матео, – сказал он. – Buenos tardes[13].

Лишь после этого он сообразил, что на Кубе сейчас полдень. Хранитель музея уже очень давно ему не звонил.

– Сеньор Саймон, у нас проблема, – сказал Матео.

Захария выслушал доклад о том, что чернокожий по имени Бене Роу и белый по имени Халлибертон пришли в музей с целью изучить его архивы. Австриец был доволен, что хранитель выполнил отданные ему инструкции: немедленно информировать его обо всех, кто интересуется архивными документами. Их обнаружил его дед, а отец защитил, сделав взнос, позволивший открыть в городке музей. Так кубинские евреи создали на острове нечто важное – и все получилось.

– Что мне делать? – спросил Матео.

– Пусть смотрят все, что пожелают, – сказал Саймон. – Я перезвоню позже.

* * *

Выйдя из квартиры, Элли отошла от дома на достаточное расстояние, чтобы оказаться в одиночестве. Почему отец не мог просто отдать то, что оставил дед? Она не просила его геройствовать, не просила об участии. Речь шла о том, чтобы исправить несправедливость, совершенную тысячи лет назад, а вовсе не о восстановлении их отношений. И не о нем, когда он единственный раз в своей жалкой жизни попытался поступить правильно.