В то далекое теплое лето

– Борька, я правда не знаю. Смолчать, конечно, не в характере Ритки, последнее слово всегда было за ней…

– Ты о чем-то недоговариваешь, Нат.

– Не знаю… Видишь ли, тогда была еще одна версия происшедшего, но в милиции ее сразу отмели как несостоятельную.

Кравченко кивнул:

«И его тоже. Знаешь, Наталь, ты не спрашивай меня ни о чем, я тебе потом сам все расскажу…»

– И если я правильно тебя понял, «потом» уже не было? – догадался Жаков.

– Да, в тот вечер я не стала лезть с расспросами, на следующий день я узнала про дурацкое пари, ну, в общем, остальное ты уже знаешь.

– А в милиции ты про это сказала?

– Сказала.

– Ну и что?

– Ничего. Следователь, грузный лысоватый мужчина, вздохнул тяжело и затянул песню: что же вы, девчонки, такие-сякие, наделали, такого парня в могилу свели, и как вы теперь будете с этим жить, и так далее.

– Но ты-то тут при чем? – искренне возмутился Борис.

– Он не поверил ни одному моему слову… и по-своему, наверное, был прав.

– Почему прав, ничего себе!

– Потому что, Борька, это были только мои слова. Не было других свидетелей, понимаешь, не было! Перепалку нашу слышали все, а то, что я его ждала, знала только я, и про видик этот злосчастный тоже, как оказалось, никто не знал. Вернее, то, что Володька хотел его найти, знали, а про то, что он мне сказал тем вечером, – нет.

– Вот это действительно странно. Неужели Владимир не поделился со своими друзьями? Ну, ладно, с тобой поссорился, возможно, и с Риткой не разговаривал в те дни, но с Игорем и Максом он же общался?

– Конечно…

– Тем более странно!

– Не знаю, не могу это объяснить. Наверное, боялся сглазить.

– Неужели он был таким суеверным?