Логово снов

Генри повернул рычажок. Жестяная песенка понеслась изнутри, и он шепотом запел вместе с ней:

– Милый мечтатель, узри же меня. Звезды и росы з-заждались т-тебя…

Спиртное и усталость взяли над ним верх. Песенка играла, а Генри думал обо всем, что потерял: родителей, любящих и сильных, которых он так хотел, хоть и знал, что это просто несбыточная детская мечта… Легкую счастливую жизнь, какой она была с Тэтой… Музыку, которая жила в нем, рассказывала о нем и которую он так и не сумел выпустить в мир… Он плакал по милому бедняге Гаспару и по бесконечным летним ночам в «Селесте», когда мальчишеские руки беззаботно вспархивали на хрупкие мальчишеские же плечи… Но больше всего он плакал по Луи. Как он мог бросить его, Генри, вот так? Как вообще можно жить, зная, что любовь столь непрочна?

– Забудь, – сказала Вай-Мэй и поцеловала его в щеку.

– Забудь, – сказала она и поцеловала в другую.

– Забудь, – она высоко подняла кинжал.

Нежным поцелуем она коснулась его губ и погрузила тонкое лезвие в грудь Генри прямо над сердцем. Он ахнул от боли, а она вдохнула свой сон ему в рот. Сон потек в Генри, вымывая все воспоминания, все заботы, всю волю, а с ними и саму жизнь. На мгновение ему захотелось воспротивиться, но все это было неизбежно, неотвратимо и так сладко… – как перестать наконец бороться и утонуть после бесплодных, выпивающих последние силы попыток выплыть. Холод уже растекался по его жилам, наливая члены тяжестью, наполняя все его существо болезненным голодом, утолить который могли только мечты – больше, больше мечтаний… Генри падал в глубокий-преглубокий колодец. В колодце звучала песенка, искаженная, замедленная… Сквозь последние трепетания век он видел радиоактивное сияние извращенных, изломанных тварей, глядящих на него из тьмы.

Вот они открыли рты – сонсмотриснамисонсонсон – и их хор, разрастаясь, влился в песню, гремя кошмарной нестройной колыбельной.

Вся борьба закончилась. Армия снов надвинулась на него, Генри закрыл глаза и упал еще глубже.

Настойчивый собачий лай разбудил его. Генри открыл глаза и увидел синее небо в мерцающих бело-розовых предвечерних облачках. Кажется, он целую вечность проспал. Острия травы кололи ему руки и шею; кругом пахло теплой землей и рекой, а еще сладким клевером и испанским мхом. Еще один гавк – Генри повернул голову вправо. Сквозь высокую зеленую траву к нему мчался Гаспар – взволнованный, радостный, как щенок. Слюнявый язык окатил ему липким восторгом всю щеку.

– Гаспар, ко мне, мальчик, – Генри сел и зарылся лицом ему в шерсть.

В конце тропинки стояла хижина, и дым завивался колечками из трубы – Генри чувствовал запах. Деревянный и сладкий, он жег ему горло – совсем как надо. Не иначе как котелок джамбалайи уже поспевает на огне. Генри почти чувствовал острый вкус супа.

Где-то заиграла скрипка – конечно же, «Алую реку». Гаспар с гавканьем унесся к хижине, и Генри пошел следом. Стрекозы висели над бахромчатыми дисками подсолнухов. Птицы пели июньские песни, потому что непременно должен быть разгар лета. Здесь всегда будет лето, это Генри знал твердо. Он вернулся. Он дома. Дверь открылась.

Вот кровать у стены и маленький стол, а при нем два стула и табурет. И Луи сидит там, сказочно красивый, как всегда, и скрипка угнездилась под его небритым подбородком. Потоки солнечного света льются в окна, купают Луи в золотом сиянии. Он улыбнулся Генри.

– Mon cher! Где же тебя носило?

– Я… – Генри начал было отвечать, но понял, что как-то не очень помнит, где его носило и на что была похожа та, другая жизнь… одинокая? важная? прекрасная? ужасная? Кажется, он за что-то был сильно зол на Луи… Но убей бог, теперь не мог вспомнить, за что. Теперь оно не имело никакого значения. Все растаяло, улетучилось, когда Луи вброд перешел солнечные лужи на полу и поцеловал его. Это был самый сладкий поцелуй на его памяти, и Генри захотелось еще и еще. Генри повалил Луи на кровать и прокрался ему под рубашку, и тепло кожи возлюбленного было как настоящее чудо…

– Я больше никогда тебя не покину, – сказал Генри.

А снаружи вьюны распускались пурпурно и жирно, расползаясь по земле, будто свежий синяк…

Знай

– Ты нашел Эви? – поинтересовалась Мэйбл, когда Сэм ворвался наконец в библиотеку и швырнул пальто медведю на лапы, а себя – на диван.