Предшественница

– Насчет этой квартиры. У меня… есть причины, по которым я не могу жить возле школы. Сейчас не могу.

Я вижу, как она переводит взгляд на мой живот, еще немного дряблый после родов, и ее глаза расширяются, когда она связывает одно с другим. – Ох, – говорит она. Камилла, к счастью, поумнее будет, чем кажется. Мне не приходится ничего объяснять.

Ей самой в голову приходит мысль.

– Есть еще одно место. Его, вообще-то, нельзя показывать без разрешения владельца, но мы время от времени все равно это делаем. Кого-то этот дом пугает, но лично я думаю, что он удивительный.

– Удивительный дом, который мне по карману? Плавучий, что ли?

– Боже, нет. Наоборот. Современное здание, в Хендоне. Особняк – спальня всего одна, зато места уйма. Владелец – архитектор, который его и построил. Очень знаменитый, кстати. Вам случается покупать одежду в «Уондерер»?

– В «Уондерер»… – В прошлой жизни, когда у меня водились деньги и была приличная работа с хорошей зарплатой, я порой заходила в «Уондерер» на Бонд-стрит – помещение в ужасающе минималистском стиле, где платья по кусачим ценам были разложены по толстым каменным плитам, словно жертвенные девственницы, а продавцы-консультанты одеты в черные кимоно. – Иногда. А что?

– Все их магазины спроектированы «Монкфорд партнершип». Он из тех, кого называют техно-минималистами или как-то так. С виду вроде голые стены, но полно скрытых примочек. – Она бросает на меня взгляд. – Должна предупредить: кто-то находит этот стиль слегка… суровым.

– Переживу.

– А еще…

– Да? – приободряю я ее, когда она замолкает.

– Там не совсем обычное соглашение об аренде, – нехотя говорит она.

– То есть?

– Мне кажется, – говорит она, включая поворотник и перестраиваясь в левую полосу, – сперва надо взглянуть на дом. Вдруг вы в него влюбитесь? Тогда уж расскажу про недостатки.

Тогда: Эмма

Ладно, дом поразительный. Удивительный, потрясающий, невероятный. Словами не описать.

По улице и не скажешь. Два ряда ничем не примечательных викторианских домов: красный кирпич и створчатые окна – каких полно по всему северу Лондона; они поднимаются по холму в сторону Криклвуда, словно гирлянда; каждый следующий – копия предыдущего. Различаются только дверями и цветными окошками над ними.

В конце улицы, на углу, стоял забор. За ним я увидела небольшое приземистое здание, куб из бледного камня. На то, что это – жилой дом, а не исполинское пресс-папье, указывало лишь несколько разбросанных, как будто наобум, по фасаду горизонтальных окон-щелей.

Ого, неуверенно говорит Саймон. Это вот – он?

Агент весело отвечает: Он самый! Дом один по Фолгейт-стрит.

Он ведет нас вдоль дома; в стене совершенно неожиданно обнаруживается дверь. Звонка, похоже, нет; я также не вижу ни ручки, ни почтового ящика; нет и таблички с именем, ничего, что указывало бы на человеческое присутствие. Агент толкает дверь, та распахивается.