Я подошел к двери и отодвинул шторку бокового окна. На крыльце стоял крепко сложенный мужчина лет семидесяти в бежевом плаще и мятом костюме. Он увидел меня и поднял левую руку, в которой тускло блеснул жетон.
Я опустил шторку, глубоко вздохнул и открыл дверь.
— Доброе утро, сынок. Твои родители дома?
Я покачал головой:
— Отец на работе, а мама поехала в магазин купить продуктов к обеду.
— Не возражаешь, если я подожду, пока она вернется?
Если учесть, что я понятия не имел, где мои родители на самом деле, соглашаться было бы неблагоразумно. Возможно, мама сейчас в подвале и бог знает что вытворяет с миссис Картер. Как она поведет себя, если поднимется наверх и обнаружит в доме незнакомца? Чужака, да к тому же со значком?
— Не знаю, когда она вернется, — ответил я.
Незнакомец вздохнул и вытер лоб рукавом. Мне показалось странным, что на нем, несмотря на жару, не только костюм, но и плащ. Может, под плащом удобнее прятать пистолет? Я представил себе «Магнум-357» в кобуре у него под мышкой, который легко можно выхватить и начать пальбу, как в старых фильмах из серии «Грязный Гарри». Разве все копы в глубине души не мечтают стать Грязными Гарри?
Коп, который к нам пожаловал, нисколько не напоминал Грязного Гарри: Он был слишком толстым и к тому же лысым; его большую голову покрывали морщины и старческие пигментные пятна. Наверное, в молодости его глаза были голубыми, но теперь походили на сильно разбавленную жидкость для мытья стекол. И подбородков у него оказалось многовато; кожа висела складками, как у шарпея. А лицо напоминало печеное яблоко, про которое все давно забыли.
— Может, я могу вам помочь? — предложил я, прекрасно понимая, что от моей помощи он откажется. Взрослые редко просят помощи у детей. Многие взрослые детей вообще не замечают; мы сливаемся с фоном — примерно как домашние животные и старики. Когда-то отец говорил, что самое лучшее время в жизни наступает где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью пятью годами. В таком возрасте мир видит тебя в полной мере, таким, какой ты есть. Становясь старше, ты как бы выцветаешь, постепенно уходя во мрак. А молодые? Молодые начинают с невидимости и постепенно набирают форму. Годам к семнадцати — девятнадцати мы переходим в видимую часть спектра и присоединяемся к остальному миру. Раз — и ты словно возникаешь из ниоткуда, и тебя начинают замечать и принимать в расчет. Я знал, что такой день настанет и для меня, но его время еще не пришло.
— Может, и можешь, — ответил незнакомец, к моей досаде. Он быстро вытер рукавом струйку пота, которая текла по его уху. Потом кивнул в сторону дома Картеров: — Когда ты в последний раз видел соседей?
Я повернулся к их дому, изо всех сил изображая равнодушие. Что это там — неужели дом? Неужели у нас есть соседи? Подумать только, надо же! А я и не замечал эту хижину — никогда раньше, никогда в жизни.
— Пару дней назад. Они сказали, что уезжают, и я обещал миссис Картер поливать цветы.
Неплохо… вполне правдоподобно. Однако в моей истории имелся изъян. Не успел я договорить, как задумался: есть ли у миссис Картер цветы? Не помню, чтобы я видел цветы, когда был у них дома. Правда, я ведь их не искал. Отец учил меня запоминать все, что находится передо мной, но я не мог вспомнить ни одного горшка с цветком.
— Ты, значит, будущий ботаник?
— Чего?
— Ботаник. Человек, который изучает растения, — ответил незнакомец. Пот снова потек у него по виску, и я старался не смотреть туда. Я вообще старался на него не смотреть.
— Нет, я не изучаю цветы, я их только поливаю. Для этого науки не надо.
— Да, наверное. — Он посмотрел на кухню поверх моей головы.