Дело было не в Энджи, Шлакмане или Монтесе; нет, страх укоренился в самой глубине моей души, а они только пробудили его, растолкали и выпустили на свободу. Страх таился в самой глубине моего подсознания. Начищенный до блеска кастет и консервный нож только извлекли его наружу, ничего к нему не прибавив.
— Эй, у тебя все в порядке? — окликнул меня Энджи.
— Нет, — судорожно выдавил я, проглатывая комок в горле. — Я чувствую себя премерзко.
— Да что ты? — изумился Энджи.
— А, по-твоему, я должен петь от радости?
— А то как же! Ты же теперь у нас главный любимчик мистера Монтеса, пай-мальчик. Тебе только и остается что радоваться жизни.
Я откинулся на мягкую спинку сиденья и погрузился в молчание.
— А в чем дело — ты заболел, что ли? — не выдержал Энджи.
— В некотором роде.
— Вечная история с такими фраерами — вы хотите играть по крупному, но, едва доходит до дела — зовете мамочку. О чем ты, черт побери, раньше думал — почему не отдал мне ключ вчера?
— Я и не знал, что он у меня, — пробормотал я.
Энджи разразился смехом и опустил стекло, отделяющее нас от водителя и лакея.
— Эй, Гойо!
— Чего тебе? — спросил тот, кого Энджи назвал Гойо.
— Я спросил его, почему он не отдал мне ключ вчера. Знаешь, что он ответил?
— Откуда мне, черт возьми, знать, что он тебе ответил?
— Он, оказывается, даже не знал, что ключ у него!
Дорогу они знали. Меня ни разу не спросили, где я живу, и как туда проехать. Им было давно известно, где я живу, а я тем временем беспечно нежился в придуманном раю мнимого одиночества и безопасности. Успели они проследить за мной или выудили нужные сведения в моей конторе — я так никогда и не узнал. Главное — они все знали. Мы уже приближались, когда я сказал Энджи:
— Не останавливайтесь прямо перед моим домом — я не хочу тревожить жену. Остановитесь здесь.
— У тебя баба подозрительная, да? — ухмыльнулся Энджи.