— Да.
— Почему? У вас была причина?
— Она меня попросила.
— А почему? Вы это знаете?
— Да. Мы беседовали с ней о мужчинах, об их страстях и привычках, любви и ненависти. По мнению Хелен, мужчины — иррациональны и нелогичны. Так она сама выразилась. Еще она настаивала, что никто не поступает дурно специально, из злого умысла. Иными словами, она не верила в преднамеренное зло. В противном случае, говорила она, по земле расхаживали бы не люди, а чудовища. Мы поспорили, и она потребовала, чтобы я показал ей хоть одного безнадежно испорченного и гнусного мужчину. Я сказал, что в наибольшей степени этому определению подходит судья Александр Ноутон…
Сандлер взорвался. В зале тоже поднялась фантасмагория. Судья Харрингтон, отчаянно барабаня молотком, призвал всех к порядку, угрожая очистить зал от публики. Джо Апполони стоял как ни в чем не бывало, улыбаясь уголками рта. Даже Хелен улыбнулась. Милли Джефферс метнула на меня счастливый взгляд.
— Это замечательно, но только — законно ли?
— Нет, — вздохнул я.
— Прошу защитника и обвинителя подойти ко мне, — воззвал судья.
В зале воцарилась тишина. Мы с Сандлером приблизились к судье Харрингтону.
— Грязная выходка, Эддиман, — прошипел судья. — Я же сказал — нечего чернить его. Я не позволю вам продолжать в том же духе.
— Да, ваша честь, — сокрушенно закивал я.
Все было кончено. Мой бунт был жестоко подавлен, а мою последнюю надежду растоптали, хотя ещё чуть-чуть, и всем стало бы ясно — любой законопослушный человек счел бы за великую честь избавить Сан-Вердо от такой гадины, как судья Алекс Ноутон.
В своей заключительной речи я пытался быть красноречивым, но о каком красноречии может идти речь, когда тебе тридцать семь лет, а мир вокруг тебя уже обрушился, семья распалась, собственные дети стали чужими, а сердце отдано непонятной и странной женщине, которой наплевать на собственную судьбу.
— Эта женщина, — произнес я, указывая на Хелен, — призналась, что убила человека, Александра Ноутона. В этом состоит её вина. Жена покойного видела, как это случилось, да и сама мисс Пиласки ничего не отрицает. Никакие уговоры с моей стороны не заставили мисс Пиласки признать, что она действовала в порядке самозащиты. Она слишком горда, и гордость не позволяет ей открыть нам истинную причину её поступка. Алекс Ноутон был не лучшим человеком, но она не хочет уничижать его ещё больше. Даже ради спасения собственной жизни. Она не хочет себя спасать.
Раз так, я обращаюсь с просьбой к вам — пощадите её. Убийство — зло, никто этого не отрицает, но можно ли осуждать за убийство человека и вместе с тем одобрять узаконенное убийство? Если одно — зло, то ведь зло — и другое. Посмотрите на эту молодую, красивую и полную сил женщину, которая ещё только начинает жить. Неужели вынесенный ей смертный приговор воскресит судью Ноутона? Или он обнажит нашу собственную средневековую дикость, с которой мы, словно варвары-мракобесы, способны сами вершить бессмысленные убийства? Вы все — люди умные и опытные. Вы прекрасно понимаете, какие помыслы владели судьей Ноутоном, когда он сделал из этой беззащитной женщины свою игрушку. Я призываю вас не допускать расправы над женщиной, которая защищалась от посягательства на свою честь. Во имя ваших детей, ваших жен и ваших дочерей, прошу вас — вынесите ей вердикт «не виновна». Спасибо.
Я прошагал на место. Милли и Хелен не сводили с меня глаз. Милли сказала что-то ободряющее, Хелен же промолчала.
Сандлер взгромоздился на трибуну и начал:
— Для защиты дело это, конечно, крайне сложное. Мы доказали, что убийство имело место. У нас есть живой свидетель, честная и добропорядочная женщина, показания которой, сделанные под присягой, остались незыблемыми. Да, друзья мои, ситуация и впрямь необычна. Большинство дел об убийствах приходится склеивать по кусочкам, как детскую головоломку, из огромного количества косвенных улик.
В данном же случае никаких косвенных улик нет. Миссис Ноутон видела, как Хелен Пиласки совершила убийство. Она слышала, как судья Ноутон молил о пощаде. Мисс Пиласки сама позвонила в полицию и призналась в содеянном. В преднамеренном убийстве. Неужели поэтому мой друг, защитник мисс Пиласки, считает, что мы можем всерьез воспринять его пылкую речь о «средневековой дикости, с которой мы, словно варвары-мракобесы, способны сами вершить бессмысленные убийства»? Господь наш Всемогущий говорил, и это отражено в бессмертной Библии: «Не убий!» И еще: «Кто ударит человека, так что он умрет, да будет предан смерти». «Око за око, зуб за зуб» — это слова не ваши, не законника и не поэта, а самого Господа нашего! И поделом будет всем, кто посягнет на жизнь любого члена нашего общества. Убийца должен быть предан смерти. Ну и что — если через повешение? Разве это варварство? Мракобесие? Кто сказал, что смерть на виселице страшнее смерти от электрического тока? А ведь именно так казнят осужденных на нашем цивилизованном Востоке.
ebooksa