— Блейк! Блейк! Ответь мне, Блейк!
Голос звучал прямо у меня в ушах и, повернувшись на бок, я нащупал телефонную трубку. Я попытался заговорить, но из моего горла вырвался только хриплый стон.
— Блейк, что случилось?
— Я ранен, — прошептал я. — Мне больно.
— Что случилось?
— Мой офис… света нет…
— О, Блейк! Держись, мой родной! Я сейчас приеду…
На третий день моего пребывания в больнице меня навестил доктор Сэнфорд Хаймен — сама любезность и обходительность.
— Приветствую вас, Эддиман, — дружелюбно поздоровался он. — Рад, что вы пошли на поправку. Я только два часа назад узнал, что вы здесь.
— И решили навестить старого приятеля?
— Ну что вы! Просто у меня сложилось о вас весьма благоприятное впечатление — как об умном и занимательном собеседнике, — он присел на стул возле моей кровати и посмотрел на прикрепленную к изножию медицинскую карту. — Что ж, ребра срастаются, в почках тоже почище… И стул сегодня уже без крови. Это хороший признак. Замечательно. А как вы себя чувствуете?
— Омерзительно.
— Что ж, это вполне естественно. А как вам местная пища? Надоела, да?
— Угу. До чертиков.
— Меня страшно занимает, общались ли вы ещё раз с мисс Пиласки. Поразительная женщина. Кстати говоря, ведь я побеседовал с ней. Разумеется, она отрицала все то, что сказала вам, но это вполне типично.
— Док?
— Что?
— Скажите, док, что со мной случилось?
— Понятия не имею, Эддиман.
— Когда я стоял перед вами в кабинете, вы обращались ко мне «мистер Эддиман». Сейчас я стал просто Эддиманом, вы не знаете, что со мной стряслось, и вам даже не любопытно. Вот это самое забавное — никому не любопытно, что со мной случилось. Меня привезли сюда без сознания, с разбитой головой и переломанными ребрами — и ни одна живая душа не поинтересовалась, как это произошло. Ни один журналист не заглянул — а ведь я был защитником на самом громком процессе этого года.