Но на самом деле он так не считал, не мог так считать. Несмотря на дикую усталость, ему так и не удалось заснуть этой ночью. О чем же говорил брат? Что за задача? Что, если за его словами скрывается нечто серьезное?
Йенси повернулся на другой бок и попытался прогнать эти мысли прочь. Закрыл глаза и лежал, глядя на вспышки воображаемого света под веками. Он перепробовал все возможные способы, чтобы заставить себя уснуть: считал овец (хотя никогда в жизни не видел живую овцу), решал в уме сложные арифметические задачи, бесконечно повторял про себя, как мантру, одну и ту же фразу, пытался представить, как тело все тяжелеет и тяжелеет и постепенно погружается в сон. Но ничего не помогало. Усталость сменилась чувством беспокойства за брата; словно зловещее нечеловеческое око пристально смотрело на него, сквозь него и не позволяло заснуть.
После нескольких часов безуспешной борьбы он понял, что вот-вот сойдет с ума. Встал с кровати и набрал номер Генри.
– Ты знаешь, который час? – проворчал взлохмаченный и сонный Генри.
– Знаю, и очень хорошо. Но я не могу уснуть.
Генри зевнул.
– Ага, и ты решил разбудить меня, чтобы тебе не было скучно?
– Здесь был Иштван.
– Что? Иштван? Ты хочешь сказать, он тебе приснился?
Йенси покачал головой:
– Он действительно был здесь. Во плоти.
– Я уж решил, что он мертв. Чего ему было нужно?
– Хотел увидеться со мной последний раз…
– Последний раз перед чем?
Йенси рассказал то немногое, что знал, и, закончив, спросил друга:
– Он же свихнулся, как думаешь?
– Возможно, – протянул Генри. – Не знаю. Может быть, он планирует что-то.
– Что?
– Откуда мне знать? Но это может быть что-то серьезное.
– В каком смысле?