Красная луна

– Хочешь пива?

– Ты действительно готов выйти и опорожнить мочевой пузырь среди львов?

Роб оставил пиво в пакете. Табиса выключила фонарик и удобно откинулась на спинку сиденья. Он последовал ее примеру.

Они какое-то время молча сидели в тишине, вглядываясь в темную ночь. Окна были закрыты, тем не менее отчетливо слышались ночные шорохи.

– Я прошу прощения, – сказал Роб. – Это все из-за меня.

Тамиса посмотрела на него.

– Это и моя вина. Я не должна была позволять тебе выходить из машины.

– Если Тинус спросит, можешь сказать, что я отказался выполнить приказ.

– Ты так и сделал. Не послушался, когда я попросила тебя вернуться.

– Я воспринял это не как приказ, а скорее как… рекомендацию.

– Или что-то типа того.

Они опять замолчали. Табиса откинула сиденье, устроилась поудобнее, зевнула и сказала:

– Теперь ты не сможешь увидеть Лену.

Роб вспомнил окаменелое, безжизненное лицо матери. Приоткрытый рот. Впалые щеки. Холодные белые руки на желтом больничном одеяле.

– Ничего страшного. Я предпочитаю живых, – сказал он.

Национальный парк Крюгера, Южно-Африканская Республика

Есани скривился, когда Даниэль осторожно стянул с него изношенный сапог и аккуратно опустил ногу на рюкзак. Солнце давно село. Тучи полностью закрыли небо, и вечерняя темнота казалась насыщеннее, чем обычно. Они не успели дойти до заброшенного охранного пункта, о котором говорил Самора. Хромота Есани и отсутствие лунного света замедляли продвижение.

Поэтому они расположились на ночлег в небольшой чашеобразной ложбине, окруженной неровными кустарниками и невысокими деревьями. Очень трудно будет обнаружить их здесь, и в равной степени будет трудно заметить, если кто-то приблизится к ним.

Самора сидел на краю ложбины и смотрел в темноту. Он по-прежнему был сосредоточен, крепко держал ружье и постоянно брал в руки телефон, чтобы проверить, не пришло ли сообщение.

Даниэль стянул носок с ноги Есани и дотронулся рукой до щиколотки. Кожа горела и сильно отекла. Он включил фонарь и, прикрывая его, осмотрел ногу.