– Твои чувства. То, как она на тебя повлияла.
Сёдерквист ответил быстро – возможно, даже слишком быстро:
– Никак. Я ничего не чувствовал, кроме усталости и тоски по тебе. А потом еще выяснилось, что она обманывала меня. И ей за это платили. Так что ты можешь быть совершенно спокойна.
– Я могу быть совершенно спокойна?
– Рейчел ничего не значит для меня. Кроме того, конечно, что это она помогла мне вернуться. И за это я ей бесконечно благодарен. Но сейчас я ее почти не вспоминаю. Она далеко, в другой жизни. А мы с тобой здесь, и больше мне ничего не нужно.
Некоторое время супруги лежали молча, словно что-то вклинилось между ними. Снаружи все так же свистел ветер в металлической трубке флагштока. Эрик уже дремал, когда Ханна вдруг прошептала ему в ухо:
– Но если она больше ничего не значит для тебя… почему ты повторяешь во сне ее имя?
Мощный порыв ветра обрушился на окно. Пламя задрожало, и свечи погасли. Обе одновременно.
К утру ветер стих совершенно. Эрик сел в катер и уплыл в деревню, когда Ханна еще спала. Он причалил неподалеку от бензозаправки и пошел вдоль крутого берега, мимо старой церкви, по направлению к булочной. У окошка этого магазина уже выстроилась очередь, хотя на часах не было и девяти. Сёдерквист пристроился в самый конец, успев заметить, что круассаны скоро закончатся. Черт, почему они всегда так мало их выпекают?
Эрик стал разглядывать очередь на предмет потенциальных любителей круассанов. По крайней мере, два человека внушали подозрение. Мужчина с красным шейным платком, по виду упертый франкофил, и женщина богемной внешности, с матерчатой сумкой и взъерошенными волосами. Ни дать ни взять художница. Сёдерквист занервничал. Он рассчитывал принести домой теплых круассанов. Ханна любила их, особенно с сыром манчего. Было бы кстати сделать ей сегодня хоть что-нибудь приятное.
В воздухе витал запах жареного кофе, а по радио передавали песню Мари Фредриксон[26]. Настоящая летняя идиллия. Вот бы еще дождаться весточки от Йенса! И съехать отсюда поскорей… Когда они с Ханной смогут наконец выбраться из этой дыры? Будет ли конец этой игре в прятки?
Он шептал во сне имя Рейчел. Реакция Ханны понятна. Эрик так долго был вдали от нее и совершал поступки, которых сам ожидал от себя меньше всего. Он перешел все границы и познакомился с очень необычными людьми, в том числе и с женщинами. Одной из них была Рейчел Папо.
Мужчина с красным шейным платком уже расплачивался – он не купил ни одного круассана. Такова цена всем предубеждениям. В корзине на прилавке их оставалось три штуки. Перед Эриком было еще два человека: парень с огромными наушниками и «художница». Он хорошо помнил последнюю встречу с Рейчел в тель-авивском аэропорту. Ее покрытую уродливыми шрамами руку. Ее глаза, в которых все время читалось что-то невысказанное. Уходя, она оставила дверь открытой, и это показалось Сёдерквисту символичным. Но продолжения не последовало, и у Ханны не было никаких поводов для ревности. Когда самолет поднялся в воздух, Эрик заплакал. Но не от тоски по Рейчел, а от радости скорого возвращения.
Молодой человек с наушниками купил капучино и… один круассан. Но оставалось еще два. Все или ничего. Эрик внимательно слушал, что заказывала «художница»: хлеб из муки дурум, пять «улиток» с кунжутом и две кардамоновые булочки. Похоже, всё. Дама достала бумажник. Продавец подал ей бумажный пакет с покупками. Теперь подошла очередь Сёдерквиста.
– Мне, пожалуйста, один оливковый хлеб и оставшиеся круассаны.
За его спиной кто-то разочарованно вздохнул. Принимая бумажный пакет, Эрик чувствовал себя победителем. В тяжелые периоды жизни такие моменты особенно важны. Теперь он сможет, по крайней мере, хорошо позавтракать, прежде чем отправится на поиски Йенса. Может, даже уже сегодня вытащит его в Даларё на обед.
Сёдерквист продвигался к выходу. У дверей ему пришлось проталкиваться сквозь шумную компанию подростков. На улице вовсю припекало солнце, но воздух еще не успел прогреться как следует. Эрик подставил лицо ласковым лучам, постоял немного и собирался было идти к причалу, но внезапно так и застыл на месте.
Это не могло быть правдой. Галлюцинация – вот первое объяснение, которое пришло ему на ум. Должно быть, воспоминания, которым он предавался в булочной, задели его слишком сильно. Тем не менее она стояла там, на другой стороне улицы, посредине всей этой летней идиллии. Она опиралась на штакетник, увитый розами, и улыбалась. А потом сняла темные очки.
– Шалом.
ebooksa