Как ты смеешь

22
18
20
22
24
26
28
30

Потом мы садимся за домом на террасе – я, Рири, Эмили и осмелевшая Тейси – трусливый кролик, которого мы раньше игнорировали, но теперь гордо держим при себе. Наш отважный новобранец, взмывающая ввысь ракета.

Грея замерзшие руки под куртками, сначала мы чувствуем себя, как на уроке, и сидим, плотно сжав колени и выпрямив спины, а разговариваем легким полушепотом. Расспрашиваем о доме, о Кейтлин, о Мэтте – муже тренера.

Мы сидим на длинных скамьях, которые стоят по обе стороны террасы. На улице холодает. Тренер лежит в шезлонге, засунув руки в карманы куртки, и я вижу, что она постепенно расслабляется. Волосы разметались по тиковым планкам, а с лица медленно стирается школьный день с его распорядком, целями, напряжением.

Все происходящее кажется таким важным.

Как-то раз у нас с Бет тоже был такой вечер – накануне восьмого класса. Мы до крови порезали ладони швейцарским ножом и крепко сжали друг другу руки. Позднее Бет призналась, что почувствовала, как мое сердце билось в наших ладонях. Она клялась, что так и было. В тот момент что-то промелькнуло между нами – что-то, чему суждено было остаться навсегда. Мы больше не вспоминаем об этом, да и было все сто лет назад. Сколько битв с тех пор выиграно и проиграно.

А сейчас Бет здесь нет. Мы сидим на террасе и болтаем в гулкой ночи. Сперва робко, стесняясь, ни о чем – о кривоногом нападающем «могавков», о том, как директор Шихан разворачивается на одном каблуке, как барышня, о мучнистом печенье с шоколадной крошкой из столовки, в котором чувствуется тошнотворный привкус соды и сырых яиц.

Но постепенно темная ночь раскрывает свои объятия, и Рири заговаривает об отце, который съехал от них в прошлом месяце и плачет каждый раз, когда они говорят по телефону. Эмили показывает первое балетное па, которому она научилась, а Тейси признается, что никогда не чувствовала себя более прекрасной, чем тогда, когда впервые взлетела в воздух.

– А с парнем тоже себя так чувствуешь? – спрашивает она. – С мужчиной?

Мы все смотрим на тренера. Та улыбается, чуть не смеется, откидывается на спинку шезлонга и кладет ногу на ногу.

– Девочки, – произносит она легко и живо, голосом, который от нее редко услышишь, – вы даже не представляете, что можно почувствовать с мужчиной. Это может быть так прекрасно.

Тейси улыбается. Мы тоже.

– Но и ужасно, – добавляет тренерша и понижает голос. – Но это ужасное… знаете, оно тоже прекрасно.

Тейси ставит стопы на подножку ее шезлонга.

– Как ужасное может быть прекрасным? – спрашивает она, и я вздрагиваю. Я-то знаю, что все прекрасное – прекрасно и ужасно одновременно. Уж не знаю, откуда мне это известно, но я уверена, что это так.

– Вы пока плохо понимаете, что прекрасно, – говорит тренер еще тише, а лицо ее становится серьезнее. – А что ужасно.

В тот момент между нами возникает такая близость, будто мы подсоединены к одному гудящему проводу, и никто не решается произнести ни слова из опаски, что провод оборвется и гул затихнет.

Уже очень поздно, и Рири достает из кармана поллитровую бутылку. Водка «Смирнофф» – для тех, кто хочет напиться в хлам.

Для Рири это дерзкий поступок, но Бет рядом нет, и кто-то должен занять ее место.

– Давайте по глоточку, – говорит она, встает и разводит руки в стороны, словно желая подчеркнуть торжественность момента. – В честь команды, а главное – тренера, которая помогла нам стать…

Она замолкает и оглядывается. Мы смотрим на нее в нервном ожидании. На нее и на тренершу, которая так и не пошевельнулась – лежит, развалившись в шезлонге, и неотрывно смотрит на Рири, будто обдумывая что-то.