Моя первая, ознакомительная встреча с Ричардом должна состояться уже сегодня, и последний час я прибирала в кабинете, расчищала стол и пыталась привести в порядок лицо и волосы. Я боюсь его, а такого чувства я не испытывала уже почти пятнадцать лет, с моего самого первого сеанса. Мне тогда едва исполнилось двадцать два. Никаких переживаний, подобных этому, у меня давно уже нет. Я работала с лунатиками и психопатами, дипломатами и высокопоставленными лицами, и теперь мне это совершенно безразлично. Я вообще не помню, когда последний раз была так напугана.
Мой кабинет устроен так, как и у всех, как полагается – мое кресло находится ближе к выходу, чем кресло пациента. Это делается для того, чтобы психологу было легче выбраться из комнаты, если пациент вдруг начнет вести себя агрессивно. Но у нас принято говорить, что такое расположение мебели позволяет врачу быстрее позвать скорую помощь, на случай, если она понадобится больному. Пациенты в моем кабинете ни разу не проявляли враждебность и не бросались на меня. Вообще такое обычно случается в общих помещениях. Я замечаю, что ножницы лежат слишком близко к креслу пациента, и убираю их в ящик стола. Иногда я сижу на столе, чтобы можно было смотреть в окно и притворяться, что у меня совсем другая жизнь.
Стук в дверь такой громкий и так бьет по ушам, что мои и так издерганные нервы как будто взрываются. Горло перехватывает, так что трудно издать хоть какой-то звук. Но я должна казаться спокойной, несмотря на дикий страх.
– Здравствуйте, Ричард. Проходите и садитесь. – Сама я стою и придерживаю для него дверь. Жду, пока он усядется, закрываю ее, и меня тут же накрывает приступ головокружения. Он устраивается в кресле и выкладывает на край моего стола толстенную стопку газет. – Я буду вашим психологом. Эту встречу я устроила для того, чтобы мы могли познакомиться, немного узнать друг друга и, возможно, начать работать с документами. Это необходимая часть терапии. – Произнося это, я тоже сажусь.
Ричард молчит. Вместо ответа, он берет верхнюю газету из стопки, нарочито сосредоточенно открывает ее и находит нужную ему статью. Это целое шоу. Потом он снимает шляпу. Вообще это не шляпа, а кепка, самая обычная, коричневая, с мелким рисунком в елочку. Ричард аккуратно пристраивает ее на газеты. Когда он поворачивает голову, я замечаю два маленьких круглых шрама на шее под воротником.
Я шуршу листами его незаполненной истории болезни и снова делаю первый шаг:
– Почему бы нам не начать с раздела «история семьи»? Так вы можете рассказать мне о своей семье, и нам не нужно будет сразу говорить лично о вас.
Он отворачивается от меня, складывает газету на коленях и переносит внимание на рабочих на стройке за окном.
– О’кей, значит, никакой истории семьи. Как насчет целей терапии? Не желаете рассказать, чего именно вы ждете от лечения у нас в «Туфлосе» и каких результатов вам хотелось бы достичь?
Ричард задирает брови, вздыхает и садится поудобнее, чтобы ему было лучше видно рабочих.
– О’кей, это явный ответ «нет». Ну а может быть, просто расскажете мне о себе, неофициально, все что хотите, и я таким образом получу информацию, которая мне нужна?
Он бросает на меня крайне раздраженный, неодобрительный взгляд.
– Вы хотите, чтобы я сидел здесь и говорил о себе? Как на собеседовании, когда на работу принимают?
– Что ж, если хотите, можно назвать это и так. Собеседование. Было бы отлично.
– Нет. – Решительно и грубо.
Да, прогресса у меня не больше, чем у Гэри. Похоже, мне придется повозиться с этим парнем куда больше, чем я предполагала. Я ощущаю невыносимую усталость от одной только мысли об этом.
Тяжело вздыхаю, специально в сторону Ричарда. Надеюсь, от меня воняет перегаром, блевотиной и кофе и он это учует. Пусть поймет, насколько его сопротивление выбивает меня из колеи.
Я сижу в вагоне и наблюдаю, как ссорится пара впереди меня. Метро битком набито людьми, снаружи очень холодно, но пассажиры нагрели воздух, и я чувствую, как под шарфом по шее сбегают капли пота. Поезд покачивается и убаюкивает меня, я будто впадаю в транс и слышу только, как женщина передо мной бубнит своему бойфренду, что с нее хватит.
Сейчас у меня кое-кто есть. Не понимаю, почему мы используем это выражение – «кто-то есть». Обычно так говорят о хомячках или котиках. Но именно так я предпочитаю называть свои отношения, потому что мне не хочется говорить «отношения». Мы… встречаемся уже довольно долгое время.
Его зовут Лукас. Теоретически он тот самый тип мужчины, за которого нужно выходить замуж. Он занимается чем-то в банковской сфере и называет это «финансы», за что мне хочется треснуть его кулаком. Он может отличить каберне от мерло и хочет, чтобы я употребляла больше танинов. У него кинг-чарльз-спаниель по кличке Маверик, что лишний раз доказывает – этот игрок абсолютно не из моей лиги. Он учился в Корнеллском университете, и еще он тщательно разделяет волосы на пробор. По утрам приглаживает их расческой с частыми зубьями, а потом проводит идеально ровную линию слева. Выбившиеся волоски с филигранной точностью возвращает на место. Я дотошна и скрупулезна, но он точно чокнутый. Всю свою обувь он держит на распорках. Для него это крайне важно – войдя в дом и сняв ботинки, первым делом вставить в них распорки, потому что они еще теплые после носки и могут легко потерять форму. Я меньше беспокоюсь о своих туфлях, чем он. У него пепельно-русые волосы, и он носит костюмы. А из кармана костюма всегда торчит кончик особого платочка, который он складывает особым образом. И еще он симпатичнее, чем я.
ebooksa