Плач сменился всхлипываниями.
– Мы уходим, – послышался голос Генри, – но, прежде чем мы уйдем, вот что я хочу знать. В последние десять минут вы видели здесь толстого сопляка? Большой жирдяй, весь в крови?
Таким коротким мог быть только один ответ – нет.
– Точно? – спросил Рыгало. – Тебе лучше сказать правду, каша-во-рту.
– То-то-точно, – ответил Билл Денбро.
– Пошли, – добавил Генри. – Наверное, он перебрался на другой берег.
– Пока, мальчики, – послышался голос Виктора Крисса. – Это была действительно очень маленькая детская плотина, поверьте мне. Вам без нее только лучше.
Всплески, голос Рыгало, но уже дальше. Слов Бен не разобрал. Собственно, и не хотел разбирать. С более близкого расстояния вновь донесся детский плач. Бен решил, что мальчишек двое, Заика Билл и плакса.
Он полусидел-полулежал в своем убежище, слушая мальчишек у речки, удаляющие звуки, которые издавали Генри и два его дружка-динозавра, ломясь сквозь кусты к дальней стороне Пустоши. Солнечные лучи били в глаза, отбрасывали блики и на корни над головой, и на землю под ними. В пещере было грязно, но и уютно… безопасно. Журчание воды успокаивало. Даже детский плач странным образом успокаивал. Раны и ушибы уже не пульсировали болью, а тупо ныли. Шум, издаваемый динозаврами, полностью стих. Бен решил, что ему лучше остаться здесь еще на какое-то время, убедиться, что они не вернутся, а уж потом спокойно идти домой.
Он слышал и гудение мощных машин, которое пробивалось сквозь толщу земли… мог даже почувствовать это гудение: низкие, ровные вибрации, которые передавались его спине через стену пещеры. Подумал о морлоках, об их голой плоти; на него словно пахнуло запахами сырости и дерьма, поднимающимися через отверстия вентиляционной железной решетки. Подумал об их шахтах, уходящих в глубины земли, шахтах с ржавыми лестницами, которые болтами крепились к стенам. Задремал, и в какой-то момент мысли перешли в сон.
Снились ему не морлоки. Снилось случившееся с ним в январе, то самое происшествие, о котором он не решился рассказать матери.
Произошло все в первый учебный день после длинных рождественских каникул. Миссис Дуглас попросила кого-нибудь остаться после занятий и помочь ей пересчитать учебники, которые ученики сдали перед тем, как уйти на каникулы. Бен поднял руку.
– Спасибо, Бен. – Миссис Дуглас наградила его такой ослепительной улыбкой, что тепло растеклось у него по телу до пальчиков ног.
«Жополиз», – шепотом прокомментировал с задней парты Генри Бауэрс.
День выдался из тех зимних дней в Мэне, которые принято считать и лучшими, и худшими: безоблачное небо, слепяще яркое солнце, но такой холод, что становилось страшно. Мало того что мороз под пятнадцать градусов, так еще сильный ледяной ветер.
Бен считал книги и выкрикивал результаты; миссис Дуглас их записывала (ни разу даже не проверила, с гордостью отметил Бен), а потом они на пару относили книги в кладовую по коридорам, в которых сонно потрескивали батареи центрального отопления. Поначалу школу наполняли самые разные звуки: захлопывались дверцы шкафчиков, в приемной директора стрекотала пишущая машинка миссис Томас, наверху репетировал хор, из спортивного зала доносились нервные удары баскетбольного мяча и шуршание кроссовок по деревянному полу.
Мало-помалу звуки эти обрывались, и когда они относили в кладовую последнюю порцию (книг оказалось на одну меньше, но миссис Дуглас со вздохом сказала, что значения это не имеет, поскольку все они дышали на ладан), осталось только потрескивание в батареях, ш-ш-шир, ш-ш-шир швабры мистера Фацио, продвигающего цветные опилки по полу в коридоре, да завывание ветра за окнами.
Бен посмотрел в узкое окно кладовой и увидел, что небо быстро темнеет. Часы показывали четыре пополудни, и сумерки начали сгущаться. На детской площадке ветер гнал по земле сухой снег, наметал маленькие сугробы около детских качалок, которые одним сиденьем намертво вмерзли в землю. Только апрельские оттепели могли снять эти крепкие зимние оковы. Никого не увидел он и на Джексон-стрит. Еще какое-то время он не отрывал глаз от окна, надеясь, что хоть один автомобиль проедет по перекрестку с Уитчем-стрит, но напрасно. Судя по тому, что видел он из окна, все в Дерри, за исключением него и миссис Дуглас, могли умереть или покинуть город.
Бен повернулся к учительнице, и ему стало ясно (тут он действительно испугался), что ее ощущения ничуть не отличаются от его. Он понял это по выражению глаз миссис Дуглас. Эти ушедшие в себя, задумчивые, отсутствующие глаза могли принадлежать ребенку, но никак не учительнице сорока с небольшим лет. И руки она сложила под грудью, как в молитве.
«Мне страшно, – подумал Бен, – и ей тоже. Но чего мы в действительности боимся?»
ebooksa