Спускаясь вниз, я услышала голос Льюиса. С момента моего освобождения он не отходит от меня ни на шаг, но вчера вечером я настояла, чтобы он остался у себя дома. Я уже большая девочка, и хоть не люблю спать одна, но
Льюис сиял, глядя на меня, и от этого начинались перебои в сердце. Мое отношение к нему оставалось во многом прежним, но что-то поменялось. А именно – я. Я изменилась и уже больше не была девушкой, в которую он когда-то влюбился. Он говорил, ему это неважно. Он любил меня сейчас так же, как и прежде, и даже, по-видимому, сильнее. Мы старались, и пока за меня боролся он, боролась и я.
– Привет, – сказал он, обнял меня, уткнулся лицом мне в волосы и поцеловал сбоку в шею. Поцелуй был более страстный, чем обычно, и хоть Льюис говорил, что будет ждать, сколько потребуется, и даже проведет остаток жизни целомудренно – что было смешно, потому что какой же парень такое выдержит?! – я чувствовала себя виноватой за нежелание быть с ним.
– Привет! Видишь? У меня получилось, – сказала я. Не понимаю, что, по его мнению, должно было случиться со мной ночью в его отсутствие. Я спала – и это главное.
Он наклонил голову набок, в глазах у него заплясали озорные огоньки.
– Рад это слышать. Так ты, значит, по мне не скучала?
– Скучала ли я по локтю, который тыкает меня в ребра, ты хочешь знать? Гм, нисколько.
– Спасибо. Весьма польщен, – саркастически ответил Льюис.
Я усмехнулась. Обычный для нас обмен репликами.
– Как бы то ни было, идем на улицу.
Он нахмурился.
– Хочешь подраться?
– Нет, идиот. Бар-бе-кю, – медленно проговорила я.
– В апреле?
Я пожала плечами.
– Тепло же, а у отца много вырезки. – Да и нужен ли повод для барбекю? После заточения в подвале мне нравилось быть на открытом воздухе. Сначала было не по себе: в глазах покалывало, и я чувствовала себя уязвимой, но теперь я не могла нарадоваться свободе, хоть и не хотела оставаться на улице одна.
– Резонно.
– Я сегодня говорила с Майклом.
Льюис замер и нахмурился.
– И что он сказал? Неужели что-то насчет этого говнюка?