Данилыч резко отстранился от сына, словно от него полыхнуло нестерпимым жаром:
– Не говори так. Мы любили друг друга. И она… – Он замешкался, словно растеряв весь словарный запас и не зная, как продолжить фразу.
– Что «она»? – чеканя каждую букву, спросил Сапог.
Данилыч сглотнул ком, залепивший глотку:
– Она и тебя любила, Леня. Как свое собственное дитя.
Обветренные губы молодого человека изогнулись в кривой усмешке.
– Меня любила
Данилыч собрался что-то возразить, но наверху послышалась возня – Леха, осторожно переставляя ноги по ступенькам, спускался с обогревателем вниз, и пожилой человек лишь плотно сжал губы. Он неверяще рассматривал сына, который едва ли не усмехался ему прямо в лицо.
«Где? Как, почему? Что я упустил?» – подбитой птицей металась у Данилыча рваная мысль.
– Че, дрова еще не принесли? – послышался голос Лехи, и Данилыч, выйдя в гараж, направился к высившейся в углу поленнице.
«Зря я приехал сюда, – мелькнуло у него в мозгу, пока руки складывали задубевшие дрова, покрытые примерзшими опилками. – Нужно было дать ему оклематься с приятелями. Он на меня аж волком смотрит».
– Пробки не выбьет? – спросил тем временем Сапог, глядя, как Леха подключает обогреватель.
– Выбьет – засунем обратно, – подмигнул Леха, и Сапог ухмыльнулся.
– Да, кстати, насчет «засунем», – сказал он, и его глубоко посаженные глаза азартно блеснули. – Что там с телками? Ты говорил, Толян привезет каких-то кисок.
Вошел Данилыч, свалив дрова у печки.
– Угу, – сказал Леха. – Толяну позвонить надо, мы добазарились, что он ждать будет.
Но прежде чем парень полез за мобильником, снаружи неожиданно раздался стук. Громкий и настойчивый.
Темно-серые глаза Сапога сузились, словно у рыси, почуявшей опасность:
– Леха, ты же еще не звонил Толяну.
Тот помотал головой, одутловатое лицо приняло растерянное выражение.