— Она уже жила с этим парнем?
— Тогда она еще жила дома со своими родителями в Карлсвике.
— Где она работала?
— В объявлении об обручении было сказано, что она студентка.
Шюман взял ручку и черкнул что-то на уголке одной из таблиц.
— Знаешь, — сказал он, посмотрев после этого на Аннику, — большей чуши я не слышал за всю мою жизнь.
Он бросил ручку на стол. В наступившей тишине она упала на бумаги с оглушительным треском, пол расступился под ногами Анники, и ей показалось, что она сейчас провалится в пропасть.
— Я рад, — продолжал Шюман, — что с этими сведениями ты пришла ко мне, а не к кому-нибудь другому. Надеюсь, ты никому не рассказывала весь этот бред?
У Анники закружилась голова, кровь прилила к вспыхнувшим щекам.
— Нет, — прошептала она.
— Ни Берит, ни Янссону, ни бабушке?
— Моя бабушка умерла.
Несколько секунд Шюман внимательно разглядывал Аннику, потом выпрямился.
— Хорошо, — сказал он и отвернулся. — С этого момента ты вообще больше не касаешься терроризма. Отныне ты не имеешь никакого отношения ни к Карине Бьёрнлунд, ни к этому чертову Рагнвальду, ни к взрыву в Лулео и вообще ни к чему такому, понятно тебе?
Анника откинулась на спинку стула, слушая, как шеф, дыша ей в лицо, диктует свою волю.
— Но, — попыталась возразить она, — разве не стоит по меньшей мере покопаться в этом деле дальше?
Шюман посмотрел на нее с таким удивлением, что у Анники перехватило дыхание.
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто разыскиваемый Швецией в течение тридцати лет террорист — девочка — подросток из норботтенской деревни, жившая с мамой и ставшая затем министром культуры в социал-демократическом правительстве?
Анника мелко вдохнула открытым ртом.
— Я не говорила об этом в полиции…