Не буди дьявола

22
18
20
22
24
26
28
30

– А получилось, будто двинул локтем по лицу.

– Я немного раздражен.

– И в чем же, по-твоему, причина этого раздражения?

– Меня уже задолбало это объяснять.

– Ну уж ради меня.

– Вы носитесь с этим манифестом, как с сакральным текстом. А он не сакральный. Это все поза. Поступки важнее слов. Поведение этого убийцы крайне рационально, очень и очень взвешенно. План выдает человека терпеливого и прагматичного. А манифест – другое дело. Это выдумка, попытка сконструировать персонаж и его мотивацию, чтобы вы с дружками в своем отделе все это анализировали и состряпали по-студенчески наивный профиль.

– Слушай, Дэвид…

– Секунду, я уж продолжу ради тебя. Вымысел зажил своей жизнью. Всем этот манифест пригодился. Пошли бесчисленные статьи в “Американском вестнике теоретической хрени”. И никто не может выйти из игры. Вы отчаянно вкладываетесь в строительство карточного домика. Если он развалится, развалятся и ваши карьеры.

– Ты закончил?

– Ты просила меня объяснить мое раздражение.

Холденфилд подалась вперед и тихо произнесла:

– Дэвид, я думаю, это не я тут в отчаянии…

Тут она замолчала и выпрямилась – официантка принесла “кровавую Мэри”. Когда она ушла, Холденфилд продолжила:

– Мы вместе работали. Ты всегда оказывался самым спокойным, самым здравомыслящим человеком в команде. Тот Дэйв Гурни, которого я помню, не стал бы угрожать старшему агенту ФБР. Не заявил бы, что мое профессиональное мнение – чушь собачья. Не стал бы обвинять меня в тупости и нечестности. Я гадаю, почему на самом деле ты так себя ведешь. По правде говоря, за нового Дэйва Гурни я беспокоюсь.

– Правда? Ты думаешь, пуля, попав в голову, отшибла мне логику?

– Я сказала лишь, что на твой мыслительный процесс сильнее, чем раньше, влияют эмоции. Ты со мной не согласен?

– Я не согласен с тем, что ты обсуждаешь мой мыслительный процесс, тогда как настоящая проблема в другом. Ты и твои коллеги поставили свою подпись под кучкой дерьма, благодаря чему серийный убийца так и не пойман.

– Красноречиво, Дэйв. Знаешь, кто так же красноречиво говорит об этом деле? Макс Клинтер.

– Это что ли была страшная критика?

Холденфилд отхлебнула из стакана: