Неоновые росчерки

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты чего не спишь? — голос Анжелики слегка дрогнул.

От тяжких раздумий, порой, ей хотелось расплакаться от бессилия и угнетающей безысходности.

— Думаю, по той же причини, что и ты, — ответил Гена, въезжая на кухню

Он подкатился к столу и взял в руки бутылку, повернул к себе и прочитал этикетку.

— Неужели? — тихо отозвалась Анжелика. — Ты знаешь, из-за чего я не сплю?

— Тебе страшно, — просто и лаконично ответил Гена.

Он отъехал от стола и взял другой бокал.

— Что ты делаешь? — запротестовала девушка. — Тебе нельзя, ты ещё школьник!

— Перестань играть в маму, — чуть скривившись, ответил Гена, — тебе не идёт.

Лика восприняла эти слова, как болезненный тычок в уязвимое место. Она и сама отлично знала, что никогда не заменит ему мать. Но Анжелика всегда старалась сделать всё, чтобы Гена чувствовал заботу неотличимую от материнской. Надо ли говорить, что у неё ни черта не выходило.

— И давно ты начал пить? — со вздохом бессилия спросила она, глядя как брат наливает вино в свой бокал.

— Это важно? — спросил он и посмотрел на неё.

У них были одинакового цвета глаза и волосы — оба пошли в их мать. От отца же они оба унаследовали многие черты характера.

Мысль о родителях разболелась в её сознании и прогорклое чувство печали ядовитым дымом заполнило душу.

С тех пор, как они с Геной переехали в Москву — это почти шесть лет — они всего несколько раз говорили о родителях. Они оба, как будто чувствовали, что им не нужны эти разговоры — они лишь причиняют боль и разрывают едва зажившие раны.

— Лика, — произнес Гена, отпив из бокала, — я знаю, чего ты боишься…

— Правда?.. — начала девушка.

— Правда, — жестким голосом перебил её Гена. — Ты боишься провала, мести Мирбаха и этого ублюдка с флейтой.

— Слушай, — поморщилась она, — не упоминай его…

— Лика, — Гена подъехал к ней, — мне тоже страшно, особенно понимая, что я, физически, не могу быть с тобой рядом, когда…