– Ты врал мне в лицо вчера вечером. Как и всей остальной команде.
Она говорила серьезно, и волосы у него на шее встали дыбом. Для нее была важна честность. Иначе и не могло быть: Грейс была слишком прямой.
– Разве я соврал о чем-то, что могло повлиять на наше расследование?
Она сдвинула изящные брови:
– Нет, – сказала Грейс.
– Предоставил ли я какую-то неверную информацию о снайперах?
Она скривила рот, пытаясь понять, к чему он клонит.
– Нет, – процедила она сквозь зубы.
– Именно. Я лишь соврал о том, чем занимался в армии миллион лет назад. Потому что у нашей команды нет допуска, чтобы знать правду. Потому что я знаю, где черта, которую нельзя переступать, Грейс. Клянусь.
– Ну вот видишь?
Харрисон прислал ему адрес сообщением – престижный коттеджный поселок за чертой города. Потребуется не меньше часа, чтобы добраться туда по утренним пробкам.
– Было ли твое утро добрым? – спросил он в надежде, что она подыграет и согласится сменить тему.
– Вообще, да, – ответила Грейс, на ее лице промелькнула торжествующая улыбка.
– Что случилось?
– О, ты решишь, что это глупо, – отмахнулась она.
– Рискни, – сказал Гэвин, посмотрев на нее. Ему хотелось узнать. Если говорить начистоту – что, как он знал, она любила, – ему хотелось знать о ней все. Ее образ преследовал его два года. Не только в мечтах, не только в воспоминаниях о ее теле, прижавшемся к нему. Нет,
– Я провожу консультации в центре, – объяснила Грейс. – И сегодня у меня случился небольшой прорыв с одним ребенком.
– Это здорово!
– Она такая умная, – сказала Грейс, – и трудная. Я не могу врать ей, понимаешь? Я не могу заверить ее, что все будет хорошо, потому что это не так. Ее без конца треплют жизнь и окружающие условия, с того самого момента, как она родилась, и это не ее вина, но это ее реальность.
Гэвин слышал волнение в ее голосе, видел, как сильно она переживает, по тому, как ее руки сжали сумочку, словно она была готова поколотить любого, кто посмеет навредить кому-то из ее детей.