Погребенные за мостом

22
18
20
22
24
26
28
30

– Воздух-то какой, а? – сказал Небойша, разламывая бурек с мясом. – Даже в голове от него шумит, как будто сливовицы напился.

Радослав расстелил на траве платок, выложил из сумки хлеб, яйца, молодой сыр. Вукашин тоже вынул собранные матерью припасы: питу, свинину, нарезанную большими кусками, соленое сало – бело-розовое, с прожилками мяса.

– Я бы здесь дом поставил и жить остался, – сказал Вукашин, тут же устыдившись наивности этого замечания.

Небойша, разумеется, не оставил его слов без комментария.

– Молодой ты, совсем еще волчонок, – проговорил он, намекая на имя: «Вукашин» означало «волк». – А как подрастешь, женишься, так и узнаешь, что одним воздухом и видом красивым сыт не будешь. У отца твоего – солидное дело, а ты – один у него наследник. Так что не в горах тебе жить, а за прилавком стоять, взвешивать свиные потроха и говяжью вырезку. – Вукашин насупился, и Небойша потрепал его по плечу: – Ну же, не куксись, я не в обиду говорю, дечко![1]

Отдохнув немного и перекусив, путники направились дальше, и когда солнце уже стояло в зените, добрались до деревни Владе, которая словно вывернулась из-за поворота им навстречу. Узкая дорога внезапно расширилась в несколько раз, образовав большую круглую площадь, которая и была центром Владе. На краю ее примостились несколько строений: пара лавчонок и корчма, она же – постоялый двор.

– Вот и славно! Прибыли! – воскликнул Небойша, и они ускорили шаг.

Владе – совсем маленькое селение, всего-то полтора десятка домов, которые лепились к горному склону над площадью, как ласточкины гнезда. Весной и летом склоны утопали в зелени: все жители деревни выращивали виноград и «дуню» – айву, делали вино и ракию. А на более пологих участках, повыше, пасли коз и растили пшеницу и кукурузу.

От площади наверх, к домам, вели аккуратные, посыпанные камешками дорожки. Радослав и остальные спешились возле корчмы. Пока привязывали коней, ждали, что хозяева выйдут им навстречу, но никто так и не показался.

– У них что тут, каждый день гости бывают? – проворчал Небойша.

Радослав ничего не сказал, лишь нахмурился, между его бровей пролегла глубокая складка. Кони нервничали: переступали копытами, рвались с привязи, запрокидывали головы, прядали ушами.

– Тише, тише, – приговаривал Вукашин.

– Эй, люди добрые! – позвал Небойша, отворяя двери корчмы и входя внутрь. – Есть тут кто? Встречайте гостей!

Вукашин и Радослав подошли следом.

Никто не отозвался – и немудрено. Внутри никого не было. Деревянные столы и лавки, стойка, за которой полагалось находиться хозяину, – всюду было пусто.

– Может, не открыли еще, – предположил Вукашин, и хотя это было глупо – ведь уже полдень, – Небойша не поднял его на смех.

– Давно должны были открыться, – сказал он. – Да и не заперто здесь.

– Я схожу наверх, а вы проверьте соседние лавки, – велел Радослав и зашагал к лестнице, что вела на второй этаж. Там, должно быть, располагались номера для постояльцев.

Спустя несколько минут все трое вновь стояли на деревенской площади.

– Лавки не заперты, но внутри никого. Товары все на местах, и даже деньги лежат. – В голосе Небойши звучало сильнейшее удивление. – Как будто люди просто вышли ненадолго минуту назад.