Майнеры

До Ларина вдруг дошло. Не то чтобы он плохо соображал – случившееся совершенно выбило его из колеи. Одной половиной мозга он думал, как поступить с трупом, просчитывал варианты развития возможных ситуаций и угроз, которые несли те или иные решения. Большинство исходов не сулило ничего хорошего. Совсем.

«Скоков остался один, – подумал Ларин. – Совершенно один».

В свободное от проверки тетрадей время Ларин имел обыкновение изучать личные дела учеников. Во-первых, это помогало найти к ним подход, что, в свою очередь, сберегало уйму нервных клеток, во-вторых, было просто интересно. Личные дела обязательно включали в себя сведения о родителях, профессии и месте работы. Математический склад ума и отменная память позволяли Ларину без труда запоминать сведения практически о каждом ученике, посещавшем его уроки.

В случае Скокова в графе «Родители» стоял прочерк, а ниже была приписка: «Погибли в ходе научной командировки на Мадагаскар 15.08.2000 г., опекун Ирина Альбертовна Савенкова».

Как же так, подумал он. Как он будет жить один? Ведь никто даже не вспомнил об этом. В школе, похоже, никто не в курсе, что единственный опекун Скокова в лице тети умер. Конечно, рано или поздно бумаги придут, но… когда? И что с ним случится в таком случае? Назначат комиссию ввиду того, что он не может обеспечивать себя, потом отправят в детдом? Смешно. За год до совершеннолетия попасть в детдом. Наверное, есть училища для таких невезучих, где они живут, учатся, работают, пока не достигнут возраста. Ларин понятия не имел, как это происходит. Одно ясно: если государство что-то прознает, совершенно очевидно, оно уже не отцепится. К тому же, по существу, до шестнадцати лет в гражданских правах он оставался ребенком, а в части ответственности, за убийство например, приравнивался к взрослому.

Скоков стоял в отдалении и как будто не решался подойти, поглядывая на распростертое тело. Нутром Ларин чувствовал его состояние: полная растерянность, опустошенность, которую Денис скрывал за бравадой и развязностью, его движения стали резкими, словно он себя не контролировал.

Сукин сын, подумал Ларин. Похож на меня. Ничего не вытянешь.

– Прими соболезнования, – сказал Ларин. Он понимал, что с болтовней нужно завязывать и решать с телом, уткнувшимся, словно в молитве, головой в пол, но другого шанса поговорить со Скоковым могло и не представиться. Происшедшее уравняло их, предоставив возможность высказать то, что в других ситуациях обычно заперто в глухих чертогах сознания. – Если я могу что-то для…

– Она все равно дома редко появлялась, торчала на работе месяцами. Так что не слишком большая потеря.

– Как ее звали?

– Савенкова, Ирина Альбертовна Савенкова. Так написано на могильном камне.

Ларин повел бровью.

– Я слышал эту фамилию. Она… кажется, занималась полупроводниками, разработкой отечественных процессоров. Что-то такое. Да?

– Понятия не имею. Дома полно книг. – Скоков осекся.

– Твоя работа? – спросил Ларин, глядя ему прямо в глаза. В пяти метрах они блестели, и он не понимал, то ли это отблеск навернувшихся слез, то ли огоньки опасного безумия.

– О чем вы? – спросил Скоков, но Ларин видел – он знает о чем. Упираться бесполезно. Все тайное вылезет наружу, даже если это простой юношеский прыщик.

– Ты знаешь. То уравнение. Прогрессия.

Скоков еще секунду думал, потом кивнул.

– Да. У вас бумажка выпала из пиджака. Я шел сзади и поднял ее.

– Зови меня на ты.