Майнеры

Ларин промолчал.

– Я перезвоню через пять минут. – Успенский положил трубку и сразу же набрал Рафика.

– Вызывай охотников, пусть по концовке покрошат его в винегрет. Только не забудь сразу уборщикам позвонить.

– А Вадик? Он его не отпустит просто так.

– Тяни время, мне нужно привезти его дружков, таковы его условия. Когда обменяем, тогда и разберемся. Билеты раскуплены?

– Все до единого.

– Тогда жди.

Достать друзей Ларина – дело не слишком трудное. Вопрос заключался в том, что Скокова, скорее всего, уже нет в живых, и как поступить в этом случае – Успенский-старший понятия не имел. Без этого зубастого ученика, к которому Ларин питал необъяснимую привязанность, обмена не выйдет – это было ясно.

Он набрал номер начальника училища, Гурко.

Длинные гудки. Никто не берет трубку. Шоу смотрит или кувыркается с мальчиками в бане, вонючий педофил. Успенский набрал его еще раз. И еще раз. Безрезультатно.

Следующим позвонил главврачу психбольницы. Этот нудный тип вызывал в нем безотчетный страх своим отрешенным поведением. Его тягучая, внятная до отвращения речь была пронизана специальными терминами, отчего даже здоровый человек рядом с ним чувствовал себя запущенным шизофреником.

– Через двадцать минут мне нужна Савельева. Да, я ее забираю. Распорядись, чтобы ее одели и… что-нибудь успокоительное дайте, только без фанатизма, я тащить ее не собираюсь. Жду у ворот, только без шума.

Главврач не стал спорить, звонивший, на его взгляд, представлял слишком большую опасность даже для самого себя, не говоря об окружающих. К тому же он очень хорошо платил. Через пятнадцать минут двое дюжих санитаров вывели девочку с мутным, ничего не выражающим взглядом. Хоть и не без труда, она сама стояла на ногах, но вряд ли отдавала себе отчет, кто она и куда ее везут. Успенский притормозил у козырька рядом с воротами, где они пряталась от ливня. Махнул рукой, указывая на заднее сиденье. Они молча усадили ее и, не сказав ни слова, исчезли в темноте больничной аллеи, подсвечиваемой одиноким желтым фонарем.

«Одна есть», – подумал Успенский.

Он снова вызвал Гурко. Что-то ему подсказывало, не нужно было связываться с этим солдафоном – то, чем тот занимался в своем училище, даже несмотря на толстокожесть Успенского, вызывало рвотный рефлекс, практически физическое отторжение. Одно дело всадить пулю в лоб или другое место или даже пустить заблудшую овцу на фарш, но это…

Однако как человек дальновидный и прозорливый Успенский вполне допускал, что такого рода услуги могут неожиданно понадобиться даже ему самому – он не молодел, и сердечко порой шалило, печень кривилась от выпивки, а легкие стонали от дыма гаванских сигар.

– Рафик, тебе Мясник не звонил? – он набрал начальника охраны. – Не берет трубку, я забрал девчонку, везу на студию. Сделай, чтобы на проходной никто нас не встречал.

– Не звонил. Насколько я знаю, сегодня у них изъятие. – Он помедлил. – Моему шурину там посылка предназначалась… Он мне звонил, отчего задержка, просил узнать. Волнуется человек, в госпитале ждет. Нехорошо поступает Мясник, обижает нас.

Успенский крепче сжал руль. Похоже, проблемы приобретали реальное очертание. Чем и как объяснить Ларину отсутствие Скокова? Это будет очень трудно сделать. Деньги? Он сомневался, что тот примет хоть копейку: раз уж отказался ставить Вадику нормальную оценку за сто тысяч, то теперь и подавно не возьмет.

Ладно, на месте разберемся, решил он, поглядывая в зеркало заднего вида. Девчонка сидела прямо, глядя в окно, залитое стекающими каплями дождя. В ее глазах отражался свет фар проезжающих встречных машин, мигающие светофоры и больше ничего: она хоть и сидела с открытыми глазами, на самом деле находилась где-то очень далеко.