Будет кровь

– Вы думаете, он знал, что это случится? Как комар унюхивает кровь?

– Не знаю, – отвечает Дэн. – Просто не знаю.

– Нам известно, что в Кей-ти-ви-ти он начал работать летом того года, – вставляет Брэд. – Я немногое о нем нашел, но это мне найти удалось. Из истории телестанции, выложенной в Сети. К весне тысяча девятьсот шестьдесят четвертого он уже ушел.

– В следующий раз он появляется, насколько мне известно, в Детройте, – продолжает Дэн. – В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году. Во время так называемого Детройтского восстания, или Бунта Двенадцатой улицы. Все началось с налета полиции на нелегальный бар, после чего беспорядки распространились на весь город. Сорок три убитых, тысяча двести раненых. Пять дней это была главная новостная история, так долго продолжалось противостояние. Это сюжет еще одной независимой телестанции, но его приобрела Эн-би-си и показала в вечерних новостях. Давай, Брэд.

Репортер, стоящий перед горящим магазином, берет интервью у чернокожего с окровавленным лицом. Мужчина вне себя от горя, едва может говорить. Принадлежащая ему химчистка, расположенная чуть дальше на другой стороне улицы, горит, и он не знает, где его жена и дочери. Они растворились в охвативших город беспорядках. «Я потерял все, – говорит он. – Все».

А репортер, который на этот раз называет себя Джимом Эвери? Типичный провинциальный телевизионщик. Ростом ниже «Пола Фримана», лысый толстячок (мужчина, у которого он берет интервью, высится над ним). Другая модель, тот же шаблон. Это Чет Ондовски, погребенный в толстом лице. И Пол Фриман. И Дейв Ван Пелт.

– Как вы это сделали, мистер Белл? Как, во имя Господа…

– Дэн, помните? Дэн.

– Как вы смогли разглядеть сходство, которое и на сходство-то не похоже?

Дэн и его внук переглядываются, понимающе улыбаются. Холли, наблюдая за этой короткой немой сценой, думает: разные модели, один шаблон.

– Вы обратили внимание на картины в прихожей? – спрашивает Брэд. – Это была другая работа дедушки, когда он служил в полиции. Его призвание.

До Холли снова доходит. Она поворачивается к Дэну:

– Вы были полицейским художником? Это была ваша другая работа?

– Да, хотя рисовал я нечто большее, чем фотороботы. Я не был карикатуристом. Я рисовал портреты. – Он задумывается, потом добавляет: – Вы слышали о людях, которые никогда не забывают увиденное лицо? Большинство преувеличивает или откровенно лжет. Я – нет. – Старик говорит это очень буднично. Если это дар, думает Холли, то он от рождения. Может, когда-то он удивлялся этому. А теперь воспринимает как должное.

– Я видел его за работой, – говорит Брэд. – Если бы не артрит, он мог бы развернуться лицом к стене и за двадцать минуть нарисовать вас, Холли, во всех подробностях, с ювелирной точностью. Картины в прихожей? Это преступники, которых поймали благодаря портретам дедушки.

– И все-таки… – начинает Холли с сомнением в голосе.

– Запоминать лица – это еще далеко не все, – говорит Дэн. – Пользы от этого никакой, когда надо добиться сходства с преступником, потому что видел его не я, понимаете?

– Да, – кивает Холли. Ей это интересно по причинам, отличным от его умения узнавать Ондовски в различных ипостасях. Ей это интересно, потому что розыск – ее работа, а она только учится.

– Приходит свидетель. В некоторых случаях, если это угон автомобиля или ограбление, – несколько свидетелей. Они описывают того, кто это сделал. Только получается как со слепцами и слоном. Знаете эту историю?

Холли знает. Один слепец хватается за хвост и говорит, что это лиана. Другой – за хобот и думает, что это питон. Третьему нога кажется стволом большой старой пальмы. В итоге слепцы ссорятся, потому что каждый уверен в собственной правоте.